Воспитатель производил впечатление чудака и, на взгляд Карла, мало соответствовал типу людей, которых могут терпеливо сносить социально неадаптированные малолетние шалопаи. Хотя, признаться, Карл не так уж много и знал о социально неадаптированных малолетних шалопаях.
— Я непременно пришлю по факсу то, что у нас есть, я уже договорился в конторе, и это вполне решаемо. Дело в том, понимаете ли, что наберется не слишком много. Личное дело Атомоса куда–то пропало несколько лет назад, а потом, когда мы его нашли завалившимся за полку, в нем не досчитались по крайней мере половины документов. — Тут экс–педагог так затряс головой, что отвислая кожа под подбородком замоталась туда и сюда.
— Почему его к вам отправили?
Воспитатель пожал плечами:
— Ну, знаете — проблемы на домашнем фронте, потом приемная семья, подобранная не самым удачным образом. Это дает соответствующую реакцию и иногда срывает резьбу. Вообще–то он был неплохой мальчик, голова у него хорошая, но ему в жизни было негде применить свои способности. Скверное сочетание! Это сплошь и рядом можно видеть в гастарбайтерских гетто. Нерастраченная энергия молодежи приводит к взрыву.
— У него были преступные наклонности?
— В каком–то смысле да, но только так, по мелочам. Он действительно был несдержанный, но, сколько мне помнится, в «Годхавн» попал не за какие–то насильственные действия. Нет, ничего такого я не помню, но ведь все это было двадцать лет назад, верно?
Карл достал блокнот:
— Сейчас я буду быстро задавать вопросы и хотел бы, чтобы вы отвечали коротко. Если ответа не знаете, переходим к следующему. Если что–то не сразу вспомнится, можно потом вернуться к пропущенному. Договорились?
Воспитатель вежливо покивал Ассаду, который поднес ему только что приготовленное липкое, обжигающе горячее варево, налитое в хорошенькую чашечку с золотыми цветочками. Воспитатель с улыбкой принял ее, о чем скоро наверняка пожалеет, и перевел взгляд на Карла:
— Да, согласен.
— Настоящее имя мальчика?
— Кажется, его звали Ларс Эрик, или Ларс Хенрик, или как–то похоже. Фамилия была из самых распространенных. Кажется, Петерсен, но это мы уточним, когда я пришлю факс.
— Почему его называли Атомос?
— Это было как–то связано с работой его отца. По–своему, отца он очень уважал. Тот умер за несколько лет до того, но, как мне кажется, он был инженером и выполнял какие–то работы вроде бы на мысе Рисё, где атомная станция. Но это, я думаю, можно потом проверить, когда будет известно имя и персональный номер мальчика.
— У вас сохранился его персональный номер?
— Да. Вообще–то он пропал вместе с другими документами из папки, но в нашей бухгалтерии учитывались дотации, поступавшие от коммуны и от государства, так что номер был снова записан в папку.
— Сколько времени он у вас пробыл?
— По–моему, года три или четыре.
— Это долгий срок для его возраста?
— И да и нет. Иногда так случается. Его никак не удавалось пристроить куда–нибудь. Он не хотел снова попадать в приемную семью, а родная семья не могла его принять домой.
— Вы слышали что–нибудь, что с ним потом стало? Как у него сложилось дальше?
— Случайно я повстречался с ним через несколько лет, и мне показалось, что у него все наладилось. Кажется, это было в Хельсингёре. Помнится, он работал стюардом или, может быть, штурманом — что–то в этом роде. Во всяком случае, он был в форменной одежде.
— То есть, выходит, стал моряком?
— Кажется, так. Что–то из этой области.
«Надо раздобыть список экипажа шлезвиг–гольштейнского парома, — подумал Карл. — Интересно, наши его тогда затребовали?»
Перед ним вновь встало виноватое лицо Бака, каким он видел его в четверг в кабинете шефа.
— Одну минутку, — извинился Карл перед гостем и крикнул Ассаду, чтобы тот сходил к Баку и спросил, имелся ли список экипажа парома, с которого исчезла Мерета Люнггор, и если да, то где он теперь.
— Мерета Люнггор? Речь об этом расследовании? — спросил воспитатель.
Глаза у него по–детски загорелись надеждой, и он жадно отхлебнул из чашки сладкого чая, больше похожего на сироп.
Карл одарил его улыбкой, давая понять, что счастлив услышать этот вопрос, но ничего не ответил и продолжил:
— За мальчиком замечались признаки психопатии? Был ли он способен на проявления сочувствия?
Воспитатель с тоской посмотрел на опустевшую чашку. Очевидно, он не принадлежал к числу тех, кто закалил свои вкусовые рецепторы при помощи микро-, макродиет.
— У многих мальчиков, которых к нам направляют, присутствуют врожденные отклонения, — ответил он, приподняв седые брови. — Разумеется, некоторым из них ставят диагноз, но я не припомню, чтобы это имело место в случае Атомоса. Мне кажется, он был способен сочувствовать. Во всяком случае, за свою мать он часто переживал.
— Для этого имелись причины? Она была наркоманкой или что–нибудь в этом роде?
— Нет, что вы! Ничего подобного. Сколько я помню, она сильно болела. Поэтому–то ему так долго нельзя было вернуться домой к родным.