Карл Радек и германская революция

Описанные события стали серьезной вехой в истории не только германской, но и российской компартии. Конфликт личных амбиций среди узкой группы потенциальных преемников Ленина лишил партию той способности концентрировать силы на решающем участке борьбы, которая помогла ей одержать победу в гражданской войне. Попытка перенести этот опыт на европейскую арену, в Германию, была обречена на провал уже потому, что там отсутствовали объективные предпосылки революции. Но «оказание помощи» в том объеме, который предусматривался октябрьскими постановлениями Политбюро, вполне могло привести не только к обострению советско-германских отношений, но и к новой европейской войне.

Парадоксально, но именно тот факт, что руководство партии большевиков в этот момент оказалось парализованным внутренним конфликтом, уберег СССР от принесения новых колоссальных жертв на алтарь мировой революции. Вряд ли можно говорить о сознательном «саботаже» кремлевскими лидерами «германского Октября», однако объективно они действовали наперекор той концепции решающего штурма, которая принесла им победу осенью 1917 года.

«Перерождение» большевистского руководства, о котором вскоре заговорил Троцкий, диктовалось не только и не столько нараставшим государственническим подходом к международной политике. Опыт поражений, подобных германскому, подталкивал лидеров партии к пониманию их причин как чисто внутренних, порожденных тем или иным «уклоном». Тезис о том, что «враг среди нас», стал не последней движущей силой на пути, ведущем к сталинскому тоталитаризму.

Не имея прочных связей в верхушке партии, к которой он пришел лишь в 1917 году, Радек после своего германского поражения оказался не у дел. Решением Исполкома Коминтерна ему было запрещено любое участие в делах германской партии. Ему, «последнему интернационалисту», отказывали в любых поездках за рубеж. Даже свой кабинет в здании ИККИ на Моховой бывший секретарь Коминтерна смог отстоять с большим трудом. Радек жил, перечитывая каждый день горы газет и занимаясь политической публицистикой. Пятый конгресс Коминтерна, состоявшийся летом 1924 года, фактически поставил крест на его политике единого рабочего фронта, подтвердив зиновьевскую трактовку рабоче-крестьянского правительства как синонима диктатуры пролетариата.

Впрочем, отчаяние было не в характере Радека. Вместе с опальными лидерами КПГ, находившимися фактически в почетной ссылке, он пытался наладить связь из Москвы с немецкими функционерами, недовольными диктатурой Рут Фишер. И вновь судьба оказалась к нему немилостивой - политическим оппонентам удалось сфабриковать дело о подпольной фракции Радека-Брандлера и добиться их осуждения Центральной контрольной комиссией РКП(б). Сохранившаяся в архиве Коминтерна стенограмма заседаний ЦКК в марте 1925 года45 доказывает, как много общих черт объединяло этот «партийный трибунал» с технологией показательных процессов 1937-1938 годов, одним из действующих лиц которых предстояло стать Карлу Радеку.

В августе 1925 года о нем, наконец, вспомнили - Радек стал ректором Университета имени Сунь Ятсена. За звучным названием скрывалась коминтерновская школа по подготовке китайских революционеров. «Китайская косичка не привела меня в восторг»46

, - писал Радек о своем новом назначении, однако со свойственной ему энергией принялся за новое дело, выучил китайский язык и вскоре стал признанным специалистом по проблемам Дальнего Востока.

Луч света забрезжил в его политической карьере в начале 1926 года, когда после поражения ленинградской оппозиции на XIV съезде партии под ударом оказался главный оппонент Радека - Григорий Зиновьев. До сих пор остаются в ходу исторические легенды, согласно которым Радек вынашивал идею союза Сталина и Троцкого против Каменева и Зиновьева47 . Реалии выглядели иначе. Сталин действительно вспомнил о «мастере тайных поручений» и попытался уговорить руководство КПГ на его реабилитацию. «На днях я натолкнулся на решительное сопротивление делегации, причем двукратная беседа с нею не привела ни к каким положительным результатам», - сообщал он Радеку 20 февраля 1926 года.

Узнав об этом, остававшийся еще на своем посту Председатель Коминтерна выступил с резким протестом, чем вызвал следующую тираду Сталина по поводу своих заигрываний с Радеком: «Видимо, тов. Зиновьев думает, что я сделал покушение на его прерогативы единоличного вершителя судеб Коминтерна. Видимо, тов. Зиновьев забывает, что мы все против единоличного руководства и единоличных поползновений кого бы то ни было…»48 . Приведенная цитата выдает не только характерный стиль сталинской речи, но и внутреннюю логику его поведения, где дела «с точностью до наоборот» соответствовали словам.