Карлос Кастанеда, книги 1-11 (изд-во «София»)

— Когда настанут сумерки, я еще раз должен устроить тебе «водную процедуру», — сказал он. — Ты еще недостаточно тверд, поэтому сегодня тебе нельзя оставаться в одиночестве. Я посижу с тобой до обеда, и к вечеру твоя форма заметно улучшится.

Его озабоченность меня обеспокоила. Я спросил:

— Что со мной?

— Ты постучался в дверь к союзнику.

— То есть?

— Сегодня нам нельзя говорить о союзниках. Давай сменим тему.

Если честно, то мне не хотелось разговаривать. Меня охватывало все возрастающее беспокойство. Дону Хуану ситуация явно казалась комичной — он хохотал до слез.

— Только не говори мне, что как только возникает необходимость в разговоре, тут же выясняется, что тебе нечего сказать, — заявил он с веселым блеском в глазах.

Его настроение подействовало на меня успокаивающе. Однако интересовало меня сейчас лишь одно — союзник. Его лицо было очень знакомым, но я не знал его и никогда до этого не видел. Тут было что-то другое. И как только я начинал думать о его лице, на меня обрушивалась лавина посторонних мыслей. Казалось, что-то во мне знало секрет, но не позволяло остальным частям моего существа подобраться к его осознанию. Странно знакомое лицо союзника… Ощущение было настолько жутким, что вогнало меня в состояние ужасающей меланхолии. А дон Хуан подлил масла в огонь, сказав, что это, возможно, — лицо моей смерти. Это добило меня окончательно. Я отчаянно хотел задать вопрос на эту тему, однако явственно ощущал, что дон Хуан каким-то образом меня сдерживает. Я сделал пару глубоких вздохов и выпалил:

— А что такое смерть, дон Хуан?

— Я не знаю, — ответил он с улыбкой. — Я имею в виду — как бы ты описал смерть? Твое мнение. Я думаю, у каждого есть определенное мнение по поводу смерти.

— Не имею понятия, о чем ты говоришь.

У меня в багажнике лежала «Тибетская Книга Мертвых». Я решил использовать ее в качестве предмета обсуждения, поскольку в ней речь идет как раз о смерти. Я сказал, что хочу почитать ему оттуда, и встал, чтобы сходить за ней. Но дон Хуан велел мне сидеть и сам принес книгу из машины.

— Утро — плохое время для мага, — объяснил он свой поступок. — Ты еще слишком слаб, чтобы выходить из моей комнаты. Здесь ты защищен. Если ты выйдешь отсюда, то вполне можешь столкнуться с чем-нибудь ужасным. Союзник может убить тебя на дороге или где-нибудь в кустах, а когда твое тело найдут, то решат, что ты погиб в автокатастрофе или умер при невыясненных обстоятельствах.

У меня не было ни настроения, ни желания с ним спорить, поэтому все утро я просидел, читая и разъясняя ему главы из «Книги Мертвых». Он внимательно слушал, не перебивая. Дважды я ненадолго прекращая чтение, пока дон Хуан ходил за водой и продуктами, но как только он освобождался, мы продолжали свое занятие. Казалось, что ему очень интересно. — Я не понимаю, почему эти люди говорят о смерти так, словно она похожа на жизнь, — мягко сказал он.

— Может, так они ее понимают? Как ты думаешь, тибетцы, писавшие эту книгу, были видящими?

— Вряд ли. Если человек видит, то для него все равнозначно. Если бы тибетцы могли видеть, они понимали бы, что ничто не остается прежним. Когда мы видим, нет ничего известного, ничего, что осталось бы в том виде, к какому мы привыкли, когда не видели.

— Но видение, наверно, не одинаково для всех?

— Не одинаково. Но это все равно не означает, что жизнь имеет какое-то особое значение. Для видящего ничто не остается прежним, ему приходится пересматривать все ценности без исключения. — Тибетцы, очевидно, считали, что смерть похожа на жизнь. А что по этому поводу думаешь ты?

— Я не думаю, что смерть вообще на что-то похожа. Тибетцы, наверное, говорили о чем-то другом. В любом случае то, о чем идет речь в этой книге, смертью не является.

— Тогда, как ты думаешь, о чем идет речь?

— Может, ты мне это скажешь? Ты же у нас читатель.

Я пытался что-то сказать, но он рассмеялся.

— Наверно, тибетцы действительно были видящими, — продолжал дон Хуан. — Если так, то они должны были понять, что то, что они видят, не имеет никакого значения, поэтому совершенно не важно, что они напишут. Вот они и написали всю эту чушь, потому что им все это было безразлично, однако в таком случае то, что они написали — вовсе не чушь.

— В конце концов, мне плевать, что говорят тибетцы, — сказал я, — мне важно, что скажешь ты. Я бы хотел знать твое мнение о смерти.

Он секунду смотрел на меня, а затем усмехнулся, широко раскрыл глаза и поднял брови, изобразив удивление. — Смерть? Смерть — это кольцо листьев на стебле, смерть — это лицо союзника, смерть — это шепот Мескалито у твоего уха, смерть — это беззубая пасть стража, смерть — это Хенаро, сидящий на собственной голове, смерть — это мои слова и твой блокнот, смерть — это ничто. Смерть всегда рядом, и в то же время ее не существует.

Дон Хуан удовлетворенно рассмеялся. Его смех напоминал пение, в нем даже был какой-то танцевальный ритм.