Карма

Ради тебя я спешу по земле и по водам,Ради тебя покоряю пустыню, в горах пробиваю проходы.Ради тебя отвратился от мира и думать не стану о нем,Пока не примчусь в те края, где мы будем с тобою вдвоем.

Я украдкой смотрю на Майю. Ее взгляд устремлен в пустыню. Не на меня.

А что ты хотел, Сандип? – одергиваю я сам себя. –

Она что, должна читать твои мысли?

Вот, я уже и думаю так, как говорит со мной Акбар.

Россказни из пустыни

Расскажи нам про себя, Акбар, – говорит Бариндра. – Чтобы время скоротать. Мы же о тебе ничего не знаем.

Да, Акбар, – добавляю я. – Кто ты вообще такой? И почему я тебя не встречал в Джайсалмере?

Потому что мы с тобой очень разные, Сандип. Я всегда сам по себе. А ты в толпе. Я изучаю музыку и литературу в часы, когда становятся длинными тени. А ты, как бродячая собака, жаришься на полуденном солнце. Торгуешься на рынке. Тянешь из туристов деньги, каких и близко не стоит твоя болтовня. А в свободное время охмуряешь девушек. Я, в отличие от тебя, Сандип, стараюсь наилучшим образом распорядиться дарами, которые получил от Бога.

Ах да, ты же у нас поэт. Без гроша, но богатый духовно. Воспеваешь мир, в котором не живешь.

Ну не всем же везет, как тебе, Сандип. Так, чтобы чудом спастись. Чтобы начать новую жизнь, лучше прежней.

Поэтому, Акбар, ты предпочитаешь переживать случаи из чужой жизни.

Я их коллекционирую, Сандип. Твой случай – особенно ценный для меня экземпляр. Ведь кочевники редко погибают в песчаных бурях.

А тебе не интереснее было бы в пересказе сделать их рыбаками с Аравийского моря? Которые взяли и переселились в пустыню.

Ты говоришь так, будто эти люди тебе никто. Неужели ты совсем ничего не помнишь?

За этим-то ты и явился в Джайсалмер, да, Акбар? Чтобы выудить у меня воспоминания для очередной своей песни? Это же ненормально – так интересоваться жизнью других людей. Что, у тебя больше ничего нет за душой, кроме старых россказней из пустыни?

Да, Сандип, больше ничего. Но так будет не всегда. И перемена произойдет раньше, чем ты думаешь.

Свежие следы

Здесь остановимся на две ночи, – говорит Акбар у подножия высокой песчаной гряды. – Мне седло натерло.

Да, думаю я злорадно, ехать с этим не очень удобно. Его рука лежит у Майи на бедре. Когда Майя заваливается набок, задремав, он прижимает ее к себе. Придерживает за талию, когда Мохиндра спотыкается. День напролет поет ей на ухо песни. И Бариндра ни слова ему не говорит! Как послушный слуга.

И Майя больше не отстраняется от Акбара. Она уступила? Сдалась?

Майя не смотрит ни на кого – только вперед, на горизонт, очерчивающий границу безжизненного пейзажа. Тело ее неподвижно. Пальцы не бегают по невидимым клавишам.

Она увядает. Истончается в пыль. Долго ли осталось до того мига, когда я, обернувшись, не увижу Майи на спине Мохиндры? Потому что ее хрупкое тело распластано на земле и над ним кружат грифы.

Пустыня за день поглотит ее без остатка. Плоть вернется в землю.

Разве кому-нибудь есть дело до судьбы какой-то девчонки? – написала она в моем дневнике.

(Я обдумываю, как бы привязать Акбара собственным его тюрбаном к Мохиндре. А самому сбежать с Майей.)

Мотивы