Карнивора

Тут были не только арбалетчики. Рыцари самых знатных родов, люди из их личных отрядов… Доспехи, сюрко с гербами, перевязи, эфесы мечей — все это блестело в ярких лучах утреннего солнца, переливалось самыми разными цветами, и у Марики внезапно закружилась голова. «Возьми себя в руки», — подумала она, но подступившую к горлу панику было уже не остановить. Та накатила внезапной тошнотой, безумной слабостью, и Марика только и смогла, что заставить себя замереть, сидеть неподвижно, не сводя застывшего взгляда с холодного лица ди Спазы.

— Я хочу, — продолжил тот уже тише, вежливо, но с явным напряжением в голосе, — чтобы вы, госпожа, очень медленно сняли с шеи свой магический амулет и отдали его мне. Со мной двадцать арбалетчиков, и каждому отдан приказ стрелять при малейшем подозрительном движении.

Марика еще раз обвела взглядом толпу, насколько это можно было сделать, не поворачивая головы, и при этом всем телом ощущая недоумение Харца. А ди Спаза закончил, будто прочитав ее мысли:

— И я не могу обещать, что они попадут только в вас.

Очень осторожно, стараясь, чтобы каждое движение было понятным и ожидаемым, Марика подняла руки и сняла с шеи тонкую цепочку. Протянула пьентаж —

один из слуг в цветах ди Спазы резко выхватил его. Кожу на пальцах обожгло болью, но Марика едва заметила это. Потому что куда сильнее и страшнее была пустота в ладонях. Марика больше ничего не могла сделать. Ее руки больше ничего не могли сделать.

— Встаньте, — сухо бросил ди Спаза — голос звучал уже спокойнее — и Марика послушно поднялась на ноги. Кроме пустоты она не чувствовала ничего. Почти ничего.

Только недоумевающий и гневный взгляд Харца.

* * *

Куда они шли потом, что происходило после — Марика не знала. Да это и не имело значения. Были какие-то маневры, какая-то стычка, какие-то раненые. Но ее теперь это не касалось. Она ничего не могла сделать.

Ее руки заковали в цепи и приставили двух человек из личного отряда ди Спазы — но все это было совершенно излишним. Она никуда и не собиралась идти.

Харц приходил ее проведать. Точнее — поорать. Хирург долго и самозабвенно ругался, сначала на Марику, потом — на ди Спазу, а потом на власти вообще, тварей Леса, Королеву и весь мир. Он обзывал Марику тупой бабой, он говорил, что их войско ведет сумасбродный баран, он считал, что при нынешних порядках нигде и никогда не будет ничего хорошего. Она молчала, сидя на земле у воза между двух скучающих часовых, и смотрела на свои ладони. Темно-серые, почти черные. Почти.

Потом Харц постепенно успокоился и спросил у Марики, в чем, собственно, дело. Он никогда не интересовался новостями, и потому имя мага, которую по всей стране разыскивали за убийство короля, было ему неизвестно. Но о том, кто такая Марика и почему ее держат под стражей, Харцу пришлось узнавать не от нее. Она не могла ему этого сказать. Она стала никем.

Ди Спаза тоже приходил — устроить допрос. Но и он ушел ни с чем. На все вопросы Марика отвечала равнодушным молчанием. Ее не впечатлили ни его уговоры, ни его угрозы. И только когда он сказал: «Я ведь могу велеть казнить тебя прямо сейчас, без суда и следствия», она подняла голову — и что-то сверкнуло в потухших голубых глазах:

— И как ты потом объяснишь это королеве, ди Спаза?

Он отшатнулся и ушел, не сказав больше ни слова.

* * *

Потом, много лет спустя, она иногда думала — не было бы лучше, если бы она тогда ничего не сказала? Одна жизнь — стоила всех остальных? И, самое главное, стоила того, чтобы…

Но она знала ответ. Точнее, знала, что бы сказали они оба.

А ведь только это имело значение, верно?

* * *

Изульцы всегда нападали на рассвете — да что там, все всегда нападали на рассвете. В полдень же на юге даже сейчас, осенью, стояла такая жара, что никому из аргенцев и в голову не пришло бы выходить на солнце.

Поэтому в полдень военный лагерь, стоявший второй день на излучине Танияры, нападения не ожидал. Река удачно прикрывала их с трех сторон — с четвертой вагенбурга в три ряда должно было хватить, чтобы сдержать быструю атаку легкой изульской кавалерии.

Должно было.

Марика пропустила начало атаки — она настолько привыкла к шуму лагеря, крикам, стуку, ржанию лошадей, громким командам, что не сразу уловила разницу. И только на третий звук рога, надрывный и отчаянный, трубивший тревогу, она подняла голову и оглянулась.

Сначала в поднявшейся вокруг пыли ничего не было видно. А затем из нее внезапно возник всадник в длинной кольчуге и шлеме, обмотанном красным тюрбаном, и быстрым ударом снес голову одному из ополченцев, стороживших Марику. Она не стала ждать, когда он остановит и развернет лошадь. Сработал давно забытый навык, приобретенный в первый год обучения в Кастинии: в любой неприятной ситуации — прячься. Марика пригнулась и стремительным кувырком откатилась под воз. Резкое движение вывело ее из ступора, звук ударил по ушам, и в голове ясно и четко прозвучало: «Харц. Марго. Кло».

Марика зло ударила закованными руками по дну воза. Каких тварей ди Спаза отобрал у нее пьентаж?! Что она теперь без него может сделать?!