Этого и следующего дня в переполненной палатке Саймона оказалось достаточно, чтобы я начала понимать причины его измученного состояния. Каждое новое донесение разведчиков требовало решений и действий: направить врача на восток, где в лагере для эвакуированных свирепствовала дизентерия, и отрядить вместе с ним пятерых охранников, чтобы помочь переместить лагерь дальше вглубь континента, к более чистому источнику воды. Одну из советников Саймона, Виолетту, отправили на север, где в одном дне езды следовало допросить захваченного близ Нью-Хобарта солдата Синедриона.
— Его будут пытать? — спросила я у Саймона.
Салли закатила глаза:
— Не время для брезгливости. Думаешь, Синедрион стесняется применять пытки, когда считает нужным?
— Наша цель — стать такими же, как они? — парировала я.
Никто не ответил.
И посланники и отчеты продолжали прибывать все с тем же: новости от семей или даже целых поселений, которые боролись за выживание на фоне наступления холодов, повышенной за последний год подати и скудости земель, дающих совсем бедный урожай. Все больше и больше людей обращались в убежища, не зная, а возможно, просто не веря в то, что их там ждет. Дома других сожгли, причем не солдаты, а простые альфы в ответ на известие, что Судья погиб предположительно от руки своего близнеца.
Саймон сидел во главе стола, с обеих сторон окруженный советниками. Он отдавал приказы решительно, спокойно, но чем дольше я приглядывалась, тем больше он казался человеком, который пытается носить воду решетом. И тем сильнее ощущалось, что мы погрязли в бесконечном потоке мелких неурядиц, не имея возможности заняться стратегическим планированием. Попутно Саймон задавал нам вопросы. Его советники внимательно слушали Салли и даже терпели замечания Дудочника, но когда мы поднимали вопрос о кораблях или Нью-Хобарте, они устранялись, возвращаясь к насущным дневным заботам: донесению о налете на поселение, прибытию нового разведчика. Даже Дудочник теперь не так настойчиво заводил речь о кораблях. Когда он надавил на Саймона, требуя отправить экспедицию на север, в его голосе не слышалось обычного нажима. Я думала о темных водах, которые пересекла, добираясь до Острова, и попыталась представить волны, поднятые зимними штормами, не говоря уже об опасности северных льдов. Я смотрела на напряженные плечи Дудочника, его чуть склоненную голову, и понимала, что его мысли заняты тем же.
Каждую ночь, возвратившись в нашу палатку, я изучала документ о Ковчеге. К этому времени я выучила наизусть каждое слово, и необходимость в самой бумаге отпала, но я сжимала страницу и снова и снова пробегала глазами по строчкам, словно этот ветхий пергамент был картой, которая поможет направить мои видения к Ковчегу или Далекому краю. Но все, что ко мне приходило — лишь мой страх и жидкость резервуара, захлестывающая Нью-Хобарт. У меня не получалось соединить кусочки головоломки: Далекий край, Ковчег, Нью-Хобарт.
— Может, все просто и Ковчег там — под Нью-Хобартом? — предположила Салли. — И Синедрион именно поэтому изолировал город — чтобы заполучить Ковчег?
Я покачала головой:
— Нет. Я жила в Нью-Хобарте несколько недель. Будь там Ковчег, я бы его почувствовала. Я обычно хорошо ощущаю местность. — Я чувствовала зал с резервуарами под Уиндхемом, пещеры и туннели в горе. Чувствовала Остров. — В Нью-Хобарте Ковчега нет.
Закрывая глаза, я снова видела жидкость, заливающую беззащитно открытый рот Эльзы, густую и тягучую, обволакивающую безвольный язык. Видения приходили снова и снова, и зубы ныли от того, что я постоянно их стискивала. Я потела, несмотря на схваченную морозом землю под палаткой. Я была так напряжена, что, казалось, любые звуки, издаваемые моим собственным телом, слишком громкие: прохождение воздуха по ноздрям при вдохах и выдохах и шуршание кожи, когда я прижимала ладони к глазам, чтобы их потереть.
— Он не закончен, — сказал Ксандер, протягивая руку к документу. — Лабиринт костей.
— О чем ты говоришь? — вскинулась я. — Скажи, что ты имеешь в виду!
В моих словах прозвучали истерические нотки.
Салли встала между нами.
— Не говори так с ним!
Я знала, что она права, и смотрела на него, а он открывал и закрывал рот, словно рыба. Я ведь лучше всех знала, что он не специально старается говорить запутанно. Видения разбросали кубики слов в его голове, и теперь он безуспешно пытается вновь сложить их в правильном порядке.
— Прости. — Я потянулась, пытаясь прикоснуться к его руке, но Салли оттеснила меня, повернувшись спиной, чтобы успокоить Ксандера.
Всю ночь я слышала его бормотание и стоны, искромсанные слова словно выплевывались изо рта подобно выбитым зубам.
Это была моя вина. Мое будущее.
На третью ночь вскоре после полуночи Саймон рывком открыл полог нашей палатки:
— Вам нужно идти. Сейчас же.
Он ждал, пока мы вставали и одевались, и от его раскачивающегося фонаря по стенам палатки бегали наши скачущие тени. Ксандер бормотал, находясь между сном и явью, поэтому мы оставили его отдыхать.