Картахена

Люди прячут бумагу в бумагу, это нам еще на первом курсе говорили — на занятиях по криминалистике. У людей всегда что-нибудь куда-нибудь да заложено. Наконец из журнала «Охота и рыбалка» выскользнула страница, сложенная вчетверо, правда, не гостиничная, голубая с золотом, а простая тетрадная. Руки у меня дрожали, когда я развернула ее, ожидая увидеть там разоблачающие слова, уж не знаю какие. Но слово там было только одно. Оно повторялось многократно и было написано на разный манер: криво, прямо, наискосок, размашисто, мелко, с завитушками и без: Бранка, Бранка, Бранка, Бранка. И так раз двадцать, не меньше.

* * *

Приходской священник в Аннунциате слишком хорош собой. Помню, как я в первый раз его увидела: меня вели за руку на праздник, а он стоял в дверях церкви, горделиво заложив руки за спину, будто лавочник у входа в лавку, полную прекрасных вещей. Это было восьмого сентября, в праздник юной Девы Марии, ее статую из папье-маше несли по деревне, а на площади на вертелах крутились жареные поросята.

Двери у нашей церкви такие тяжелые, что их открывают рычагом, над ними висит каменная доска: скрещенные ключи, папская тиара и надпись: не одолеют. Падре в наш приход прислали из Асколи-Пичено, у них там тихо, никаких палетрийцев с гарротами. Женщины в деревне с ума по священнику сходят, одна даже вышила покров для алтаря собственными волосами, рыжими, смешанными с золотой нитью. Не думаю, что он хоть раз доставал его из сундука.

Сегодня утром я встала пораньше и пошла в бассейн, чтобы успеть поплавать до открытия; вода была холодной и отдавала хлоркой — с тех пор как хозяина убили, все в отеле приходит в запустение. Видела бы старуха Стефания, что сталось с ее поместьем: стены выкрашены в голубой, посреди бывшей гостиной сверкают фаянсовые ванны, а вместо часовни со святыми мощами на поляне стоит беседка, окропленная христианской кровью.

Лежа в бассейне на спине и глядя в стеклянный потолок, в котором уже плескались первые лучи солнца, я вдруг поняла, что поляну и впрямь можно назвать проклятым местом. Может быть, прав траянский староста, который на всех собраниях твердит, что часовню надо отстроить, потому что все беды начались с пожара?

Когда я была маленькая, проклятия у нас снимала жена кузнеца, правда, ее услуги дорого стоили. Один парень из Кастеллабаты хотел построить дом на бывшей церковной земле, так стены у него два раза падали, пришлось идти к Агостине, чтобы потерла землю фартуком. Теперь она все больше по тратториям, совсем силу потеряла, стала пить, и даже с почты ее уволили.

Выбравшись из воды, я открыла свой ящик в стене, набрав комбинацию 1985, достала полотенце и сверток с документами, который я держу здесь, а не в комнате, с тех пор как я застала тосканца разглядывающим содержимое моего комода. Он даже не смутился, закрыл комод и сказал, что искал ключи от прачечной, в которой я, как ему сказали, дежурю чаще всех. Так оно и есть: там тихо, отлично спится и можно увильнуть от вечерней возни со стариками.

Развернув сверток, я достала братову открытку, села на пол и стала ее разглядывать. Полумрак, серебристая вода в крестильной чаше, фрески, на которых ничего толком не разобрать. Лицо священника и его белый наплечник были видны лучше всего. Наперсного креста на нем не было, неужели Стефания выписала его из Греции? Я слышала, что православный храм есть в Кастровиллари, хотя я мало что понимаю в различиях, знаю только, что у греческих храмов две колокольни.

Хотела бы я знать, ходит ли Садовник к исповеди. Я видела крест на его груди, только вот не помню, сколько там было перекладин. К тому же разглядеть его в густой светлой шерсти было довольно трудно. Я спрятала вещи в ящик, высушила волосы, надела форменный халат на голое тело — это строжайше запрещено, но кому какое дело? — и пошла в процедурную.

В коридоре было душно, как в преисподней: снова сломались кондиционеры, надо позвонить администратору. На животе у Садовника тоже много шерсти, крепкие тугие завитки, римские гетеры точно такие накручивали себе вокруг лба. Ноги же у него, наоборот, совершенно гладкие. Почему, черт возьми, о чем бы я ни думала, с чего бы ни начинала, я всегда заканчиваю мыслями о теле Садовника?

* * *

Почему это сразу не пришло мне в голову? Да, капитан не уехал после убийства хозяина, хотя его никто не задерживал, комиссар считает, что он спокоен, ничего не боится, а значит, невиновен. Но ведь это же очевидно: он остался, чтобы выяснить, у кого теперь марка. Он ее не нашел!

Я собирала белье в тележку, опустошая одну корзину в хамаме за другой и с удовольствием думая о том, что сегодня мое дежурство в прачечной. Заведу красноглазые машины, лягу на мягкие тюки и отосплюсь. Все лучше, чем на узкой полке в комнате для обслуги.