Картахена

Прошло два дня с тех пор, как, стоя на корме клошаровой лодки, пьяный и веселый, он посмотрел наверх, на холм, и увидел, что среди деревьев мерцает золотистый огонек. Дрожит и едва заметно движется, как будто кто-то бродит по аллее со свечой. Или — как свеча, которая плывет сама по себе.

— Ну, что я тебе говорил, — тихо сказал клошар за его плечом, — она продвигается к дому. Скоро войдет!

— Вижу. — Маркус достал из кармана трубку и протянул ему вместе с пачкой табаку.

— Сейчас поднимется наверх и пойдет в свою спальню. Всегда так делает.

— Откуда ты знаешь, что это женщина? — Маркус вглядывался в теплую лиловую темноту.

Высокие стекла оранжереи поблескивали в лунном свете, казалось, она висит в воздухе, будто дирижабль, наполненный пожухшей листвой.

— Мертвая женщина, — поправил его клошар. — Это призрак Стефании, моей старой подруги. Она всегда говорила, что лучше ее спальни на свете места не найдется. Вот и приходит поваляться на своей кровати.

— Твоей старой подруги? — Маркус с сомнением покосился на старика, невозмутимо набивавшего трубку. — Говорят, хозяйка поместья не слишком жаловала деревенских. Годами не спускалась с холма и ни с кем, кроме падре, не разговаривала.

— Мы с ней тоже не часто разговаривали. — Старик зажал трубку зубами и прикрыл спичку рукой от ветра. — У нас было на что потратить время.

Лодка стояла высоко на стапелях, корма немного задралась, и сидеть на ней было неудобно, но Маркус не уходил. Он дождался появления свечи в окнах верхнего этажа, где она промчалась по комнатам так быстро, как будто ее тащило дьявольским сквозняком. Потом свеча — или что бы это ни было — остановилась в угловой комнате с эркером, вспыхнула ярче, разрослась до размеров нимба и погасла.

В тот вечер они разошлись поздно, договорившись заняться покраской в конце недели. Маркус засмеялся, вспомнив, какое довольное лицо было у старика, когда они прощались под единственным фонарем, возле здания портовой охраны:

— Приходи с проигрышем, да поскорее! Не забудь, не просто красная, а красная сангрия!

Клошар улыбался, двигал бровями, потирал руки и пританцовывал, перебирая ногами в разбитых сандалиях. Похоже, ему и впрямь нужна была эта краска. На зарплату смотрителя кладбища жить не так уж весело.

Дойдя до вершины холма, Маркус присел на камень, достал фляжку с водой и отвинтил пробку. Пятнадцать лет назад они стояли здесь с Паолой, бросив рюкзаки на траву, а потом долго пробирались на пляж, оказавшийся почти неприступным. В то лето буковая роща была еще молодой, и с этого места «Бриатико» был виден почти целиком, вместе с парадной лестницей из местного мрамора — белого, в голубую крапинку.

На пляже он обнаружил веревочную лестницу, упрятанную в зарослях лещинника, и Паола сразу забралась наверх, быстро перебирая смуглыми ногами в теннисных тапках. Маркус смотрел на нее снизу, прикрыв глаза ладонью: синее с белым платье Паолы развевалось, как дайверский альфа-флаг, а значит, посторонние суда должны были обходить это место стороной и снизить ход.

— Отсюда видно даже лодки в порту! — Она помахала ему рукой, призывая подняться. — И рыбный рынок! Только там теперь ни души и какой-то старик поливает прилавки из шланга. Будто цветы.

В полдень они бросили вещи в палатке и поднялись на холм, огибая виноградники: прямой дороги наверх не было, только пучок мелких разбегающихся тропинок, издали похожий на прожилки руды в граните. К поместью ведет хорошая дорога, сказал им пастух, сидевший в траве возле овчарни, только подниматься нужно не от моря, а с южного склона. Ищите кусок розовой гранитной скалы с деревом, там можно перебраться через стену и спрыгнуть в парк. У нас тут все так делают!

* * *

Маркус сделал несколько шагов в сторону обрыва, теперь он стоял на том самом месте, где они встретили пастуха, только виноградников здесь уже не было. За высоким ребром скалы виднелся пляж — почти недостижимый, засыпанный галькой, сиявшей на солнце, будто горсть перламутра.

Однажды они с Паолой провели там целый день, лениво отползая от догонявшего их прилива, пока не оказались в глубине пещеры, похожей на розовую собачью пасть, у самого корня черного языка. Они были пьяны, и ледяные быстрые струи морской воды, понемногу заполнявшие пещеру, их только смешили.

Бяша-бяша, повторяла Паола, подражая шепелявому пастуху, бяша-бяша, скучное растение! В тот день пастух пожаловался на калиновые кусты, заполонившие склон: корни-то крепкие, как кулак, сказал он, где калина пошла в рост, там уже ничему не пробиться. Скучное растение, сказал он, и само еды не дает, и другим поперек дороги лезет, зачем только Бог такое создал?

Маркус решил, что попробует спуститься на пляж. Плоская крыша рыбного рынка поблескивала в просветах, у входа в гавань маячили два промысловых судна. У северной стены рынка стояли поддоны для рыбы, косо сложенные, будто костяшки домино, а с юга его окружали cушильные стойки, на которых подвешивали рыбу, накидывая сверху мелкую сеть, чтобы чайки не разворовали улов.