Картахена

Глядя на сеть, Маркус вспомнил, что так же делают норвежцы в Тромсё — ему приходилось бывать там и даже жить в бревенчатом домике хозяина шхуны. Именно там, сидя на берегу с бутылкой местного самогона, он вдруг понял, что прошло четыре года после исчезновения Паолы. Прошло — а он до сих пор живет так, будто его в карты проиграли. В тот день он напился в хлам, долго ехал куда-то на автобусе и очнулся в настоящем альпийском саду, где росли араукарии, а сизые булыжники напоминали головы богатырей.

С тех пор у него было много женщин, англичанки, португалки, русские, но ни одной итальянки, никогда, до позавчерашнего вечера. Я их больше не нашел — слишком поздно спохватился! — эти очи, бледное лицо в сумраке ночного перекрестка. Итальянки внушали ему такую же тревогу, как стихи Кавафиса.

Обнимая Паолу и слушая стук дождя по крыше палатки, он представлял себе гладкие белые пространства замерзшей воды, разделяющие всех живых, безнадежные и непроходимые, и видел, как надо льдом поднимаются узорные опоры, а через них, будто лисий хвост, перекидывается сияющий мост — и от его жара белое чернеет, а гладкое вскрывается трещинами. Больше такое у него ни с кем не получалось.

Добравшись до муниципального пляжа, он сел на влажный песок, достал из кармана куртки блокнот и записал несколько слов вконец затупившимся карандашом. Связи между словами должны быть такими же сильными, как связи между вещами, а сами вещи должны стать такими слабыми, что тронешь — и разворачиваются медленно, мягко расцепляя крючочки смыслов, и наконец рассыпаются совершенно. Следует понимать, что здесь никого нет, они водят меня за нос, они всего лишь пятнышки на закопченном стекле, а кварцевая луна навсегда прибита к небесам, и нет обнадеживающего ответа, и нет убедительного опровержения.

* * *

Даже в ноттингемских пабах выпивку не подают так рано, как в траянских тратториях. Встретить клошара на площади стало для Маркуса целью, ради которой он заставлял себя просыпаться пораньше и выбираться из-под перины, которую хозяйка мотеля набила невесть чем: перина кололась мелким пером, пахла дегтем и весила как полное дождя облако. Начну день со стакана красного, думал он, умываясь холодной водой, — электричество снова пропало, и снизу слышались хозяйкины проклятия. Стакан красного и утреннее солнце на площади — вот что мне сейчас нужно.

Удивительно, но, когда он явился в «Колонну», там никого не было. Ветер дул с моря, и на террасе было холодно, так что он зашел внутрь и заказал вино. Не успел подавальщик поставить на стол графин, как двери кафе захлопали и нарядные посетители повалили валом: в церкви закончилась пасхальная служба. Маркус оглядывался в поисках клошара, но его не было видно. Ветер усилился, и полотняный навес над террасой надулся, словно парус. Хозяин кафе появился в мокром пиджаке, занял свое место за стойкой и принялся рассказывать своим camerieri, что падре Эулалио был сегодня на высоте.

— Утром Иисус пришел из Вифании и учил народ. Старейшины искушали его вопросами и хотели арестовать его, но боялись сделать это открыто из-за народа!

Какая-то толстуха в красной шали, сидевшая в углу, вдруг принялась стучать стаканом по столу, а потом затянула молитву, заставив всех обернуться:

O Signore, fa di me uno strumento della tua Pace:Dove è odio, fa ch’io porti l’Amore.

— Как не было у тебя в юности голоса, Агостина, так и нет его, — произнес кто-то от дверей, и Маркус встрепенулся.

Дверь хлопнула от сквозняка, знакомый оранжевый брезент вспыхнул у барной стойки. Женщина поднялась, вгляделась в говорящего и хрипло закричала:

— Кто бы говорил, Пеникелла, все знают, что ты глух на оба уха, а видишь только одним глазом, да и тот давно смотрит на переносицу! Иди лучше привяжи покрепче свою посудину, а то ее ветром унесет в море, и тебе будет негде спать.

— Скоро я сам выйду в море, — сказал клошар, снимая свой непромокаемый плащ. — Хотел сегодня покрасить лодку, взялся с самого утра, да погода подвела.

Публика заговорила, засмеялась, и Маркус удивился сам себе: ему захотелось встать и громко сказать, что клошар говорит правду, что он сам помогал ему распаковывать новый мотор. Хозяин похлопал клошара по плечу и протянул ему стакан, показывая рукой в тот угол, где сидел Маркус, клошар кивнул, повесил плащ на гвоздь и направился к столику.

— Скорее снег пойдет на пасхальной неделе, чем эта лодка сдвинется с места! — крикнула толстуха, пробираясь к выходу. — Скорее всю деревню засыплет апрельским снегом, будто пухом из ангельских перин, чем ты отплывешь хоть на милю от берега. Господь наш отказался пить то, что ему наливали, он молился за своих мучителей, и наступила тьма!