Картежник и бретер, игрок и дуэлянт

- Считай, червонец в кармане, - самодовольно улыбнулся в бороду таинственный охотник, с глухим стуком опустив мешок на землю в стороне от костра. - Доброго зверя подстрелил сегодня. Покажу, может, и узнаете.

И вывалил из мокрого мешка отрубленную голову чеченца. И я сел. Ноги у меня подкосились.

Беслана то была голова...

- А, неуловимого на мушку поймал? - сказал кто-то из казаков. - Верный червонец, да еще и с благодарностью.

А я смотрел на мертвую голову моего друга, нашего проводника и спасителя, счастливого отца и... И смутно мне было. Все вдруг в душе смешалось: боль, омерзение, гнев...

Еле протиснул сквозь зубы:

- Два дам, если мне ее оставишь.

- С нашим полным удовольствием, барин! Два завсегда одного лучше.

Оставил. Похоронили мы с Борзоевым голову Беслана, даже из ружей над малой той могилкой пальнули. А потом долго сидели в стороне от казаков и молча пили крепкое кизлярское...

- Где же Леча-то теперь, Борзоев?

- Попробую поискать, но вряд ли. Попробую. А поискать попробую, попробую, попробую...

Он твердил это слово бесконечно...

...Всякая война - кровь и убийства, но не всякая власть деньги за скальп из казны выплачивает. Не всякая, а та лишь, которая сама бесчестье своей войны поняла. И отковала невыносимо тяжкий меч жестокости. Одинаково тяжкий для обеих сторон...

Больше не выезжал я на охоту. Не мог. Ничего мы с Борзоевым о той встрече с охотником за головами дома не сказали, и милая Аглая Ипполитовна вынуждена была списать мой отказ на мой же каприз да дурной характер...

И опять я валялся целыми днями на бурке под орехом и с трудом сдерживал раздражение вечерами, глядя на спятивших от счастья влюбленных и слушая их бессмысленные разговоры. В строй просился, у кого только мог: то у Моллера, то у Борзоева. Но генеральского распоряжения никто из них отменить не рискнул.

Не знаю, чем бы все кончилось, если бы однажды пламенным полуднем не крикнула вдруг Аглая Ипполитовна:

- А к вам - гость, Александр Ильич!..

Я и вскочить на ноги не успел...

- Аве, патриций!..

Дорохов. Руфин Иванович.

Обнялись мы. Кажется, даже расцеловались. А в душе у меня - будто солнышко выглянуло.

- Какими судьбами, Руфин Иванович?

- Шествовал следами героев к новой ниве своей, Олексин.

- Надолго в наши края?

Усмехнулся Дорохов:

- Сие зависит только от состояния карманов моих партнеров.

Стараниями Верочки мой армянский парнишка расторопно соорудил нам добрую скатерть-самобранку. Руфин Иванович опустился на бурку, поднял бокал:

- За благословенный орех, патриций!

- Почему - за орех?

- Именно под его живительной сенью состоялось наше первое свидание в Бессарабии. Такой далекой отсюда как во времени, так и в пространстве.

Мы торжественно чокнулись, осушили рюмки и опять почему-то улыбнулись друг другу.

- Кстати, перед самым отъездом сюда я получил весточку от вашего волосатого недруга. Весточка включала в себя официальную справку о том, что в настоящее время господин майор Афанасьев имеет честь проходить службу на Черноморском побережье. И записку от руки в два слова: "НАДЕЮСЬ, В РАСЧЕТЕ". Так что служите спокойно.

- И рад бы, да заперт в золоченой генеральской клетке. Хозяин вызван в Санкт-Петербург, и до его возвращения я обречен на полнейшее безделье. Созрел для того, чтобы усесться за стол супротив вас, Дорохов.

- Увы, Олексин, но я всегда проигрываю друзьям. Чудовищный недостаток для профессионального игрока, вы не находите?

- И часто же вам приходится проигрывать?

- Нет. Приятелей да знакомцев у нашего брата предостаточно, а друзей я держу на дистанции от зеленого сукна. А в общем-то урожай оказался неплохим, но должен сознаться, что однажды проиграл. Хотя и в доброй компании.

- Вы и проигрыш - две вещи несовместные.

- И тем не менее. В пушкинском окружении оказались два моих ученика. Точнее, один ученик и один учитель.

- В пушкинском окружении?

- Вы не читаете газет? Александру Сергеевичу наконец-то разрешили выезд за границу, если заграницей считать взятый нашими войсками Арзрум.

Это известие упорно не укладывалось в моей голове, почему я с прежней отупелостью уточнил:

- Пушкин на Кавказе?

- Он уже миновал его, увезя с собою три сотни моих денег, заработанных тяжкими ночными трудами. Наливайте, Олексин, что вы замерли с бутылкой в руках?

- Жаль, что я не знал. - Я вздохнул и наполнил бокалы. - У меня тяжелый приступ меланхолии, Дорохов.

- За его заграничный вояж, - Руфин Иванович отхлебнул добрый глоток. - Мне показалось, что Александр Сергеевич путешествует не в лучшей компании.

- Почему вы так решили?

- Потому что знаю как минимум троих из его окружения по прежним встречам. Это - шулера, патриций, которых давно не пускают в приличное общество. И я вполне допускаю, что они-то и устроили ему эту поездку.

- Каким образом?

- А каким образом я отправил волосатого майора на Черноморское побережье? Карты - явление мистическое, Олексин.

- Помилуйте, для чего шулерам Александр Сергеевич?