Картежник и бретер, игрок и дуэлянт

Поминали мы родителей своих у Саввы Игнатьича в семейном кругу в его новом псковском доме. Супруга Настасья, милая и скромная, нам никак не мешала, а лишь скрашивала грустную трапезу ту. Я совсем было в думы свои влез, да Савка, почувствовав отсутствие мое за собственным столом, начал неспешно и толково о делах докладывать: жить-то мне еще предстояло...

- Урожай два года подряд добрый выдался, и я выгодно продал его. Сейчас бумаги посмотрите или на завтра оставим?

- Потом, Савва Игнатьич, потом все.

- Народу у нас прибавилось, сказки ревизские я вам тоже опосля покажу. Одно скажу: рожали больше, чем помирали, так что с прибылью вас, Александр Ильич...

Я слушал, а думал о своем. Я думал, что один остался на всем белом свете, совсем один. В молодости не возникает этого чувства, в юные годы мы все Робинзоны на не обитаемом еще острове. Строим свою крепость, обрабатываем свое поле, засевая его добрыми намерениями, мечтаем и надеемся, надеемся и мечтаем. А потом находим Пятницу, и жизнь приобретает смысл. Не философский - свой, личный, собою ощущаемый, как лично возделанное поле.

И ничего этого у меня не было. Ни поля, ни дома, ни Пятницы...

Впрочем, Пятница была. Полиночкой ее звали.

Странно, может быть, неприлично даже, но я о Полиночке, о невесте своей, почти не вспоминал. Разве что по утрам, с похмелья. Это-то я потом понял, почему не вспоминал, потом, а тогда казалось, что не думаю о ней просто потому, что не могу представить ее рядом с собою на Кавказе. Я - солдат, без прав и фамилии, при должности "куда пошлют". И вдруг рядом - околостоличная Полиночка, единственная генеральская внучка. И что же, у начальства мне отпрашиваться на семейные свидания или самовольно на них бегать? Нет, нет, солдатская любовь должна быть где-то подальше от солдатской казармы. Где-то на киоте, что ли, чтоб молиться на нее, верить ей и мечтать о свидании. А подле солдатчины - только легкие влюбленности. Необременительные.

Были у меня такие? Ну а как же. Дело телесное, земное. А любовь всегда неземной быть обязана. Тогда ты всю жизнь к ней тянешься, растешь из самого себя. А к скучающей в Пятигорске чьей-то офицерской жене всю жизнь тянуться не станешь. Равно как и к чернобровой вдовушке-казачке в Кизляре...

Вот потому-то я и не вспоминал о Полиночке своей. Не было ей места в грубой, потной, а главное, очень уж гласной солдатской жизни, в которой все настолько на виду, что и себя-то самого подчас не видно. Поначалу писал, а потом... Когда к вам ответ на письмо через полгода приходит, не о чем писать становится. Солдат в России - всегда круглый сирота, собственной судьбы не имеющий...

-...Жить, понятное дело, в господском доме, в Опенках, - толковал тем временем Савка, уже решивший за меня мою судьбу. - Но в Антоновку все же заедем, Александр Ильич? И сам я давненько в ней не был, а ведь там - могилка матушки Серафимы Кондратьевны...

Очнулся я. И сказал:

- Сначала - к Полиночке, Савка. К невесте моей...

Встреча вторая

После обязательных посещений, визитов и встреч во Пскове выехали мы с ним на доброй тройке в генеральское именье.

Может, странным вам покажется, но я не торопился. Объяснить неторопливости своей не берусь, только - учтите, что ли, - многое меж нами пролегло. Целая Кавказская война...

- Александр Ильич?!

Бабушка Полиночки, Прасковья Васильевна, мне навстречу бросилась. И разрыдалась:

- Стало быть, чуяло сердце твое? Чуяло?..

Чахотка с кровохарканьем у невесты моей. Уж два месяца с постели не вставала, в сад подышать на руках выносили. И за жизнь держалась только того ради, чтобы меня увидеть.

- Сашенька, свет мой...

Еле шепчет, кружевного платочка от губ не отрывая...

- Прости меня, что не встречаю так, как мечтала. Не даровал мне Господь здоровья. Единственно, что даровал щедро, так любовь... Это - великое счастье...

- Молчи, умоляю тебя, молчи...

Я на колени стал у ее изголовья, шептал почему-то, вместо того чтобы в полный голос... Обвалилось все во мне. Или - мимо меня сейчас все летело, шелковым покрывалом лица касаясь. В пропасть все летело, в пропасть...

- Лучше я говорить буду. О Кавказе, о том, что случилось со мною, как ждал я...

Забилась моя Полиночка в приступе. Страшный кашель сотрясал ее сухое маленькое тельце, аж подпрыгивало оно. И платочек. Платочек батистовый, на моих глазах меняющий цвет свой. Промок один, бросила она его, другой взяла...

- Я с тобой жила. Все время с тобой и - тобою. И в казематах, и в боях... Сил не хватило. Прости, любовь моя единственная. Прости меня...

- Я - выдержал. Все выдержал, Полиночка. И крест получил, и офицерское звание. Вот поправишься ты...

Бормотал я слова, потому что в душе ничего, кроме страха, не было. Не было любви, признаюсь, не ощущал я ее. Один страх ощущал. За себя...