Картины из истории народа чешского. Том 1

После этого воротился в Чехию священник, некогда беседовавший с Людмилой. Воротились и другие святые отцы. Мало кто из них умел читать и писать, но в знак признательности и любви они приносили Вацлаву красочные книги с золотыми обрезами. Князь принимал эти книги, не отдавая им, однако, предпочтения перед книгами старославянскими.

Спустя некоторое время повелел властитель (по совету священника) извлечь из земли тело замученной княгини Людмилы. Пожелал он, дабы со славою и почтением похоронили ее в Пражском граде.

Однако в сердца человеков испокон веку вложено стремление отвечать ударом на удар. И вот случилось так, что все, кто с ужасом следил за действиями воинов Генриха, и все, кто верил в свое право защиты и силу меча, в ожидании похоронной процессии столпились пред Пражским градом. Когда процессия поравнялась с ними, сторонники войны сомкнули уста и остались на ногах в то время, как участники процессии опустились на колени; молчали они, не разомкнули губ даже тогда, когда раздалось монашеское пение.

Был слышен голос священников, благословляющий толпу, и возгласы молившихся, что отвечали им. Слышно было, как благостно звучит имя мученицы-княгини, однако те, кто взывал к справедливости, paEiio как и те, кто выше покаяния ставил отмщение, выкрикивали имя Драгомиры во весь голос Распаляя свой гнев, они полагали, что процессия, воздававшая хвалу Людмиле, тем самым порочит тех, кто держит сторону Драгомиры. Им казалось, что немецкие священнослужители, благословляя Людмилу, напоминают о своих обидах, и потому хватились за меч и тем громче выкрикивали имя княгини-воительницы.

Вацлав с сожалением вслушивался в рокот этой грозной бури. Он шел в процессии, воздев руки, шел без меча, с непокрытой головою. Шел и шел, уносясь мыслью в заоблачную высь, но когда призывы к отмщению достигли его слуха, лицо его потемнело от горя. И пожалел он голосившую толпу, пожалел напрасного труда священников и зряшности своей любви. Пала ему на душу тоска, а в сокрушенном печалью сердце родилась горькая мысль — покарать заблудших и насилием внушить им смирение.

После траурной процессии, когда тело княгини Людмилы было предано земле, а галдящие толпы рассеялись, советники сгрудились вокруг князя, и первый из них спросил:

— Княже, узрели мы сокрушение и гнев во взоре твоем. Мы понимаем, что превышена мера терпения и снисходительности, отмеренная тобой; стало ясно нам, что хоть и сокрушаешься ты от этой мысли, но покараешь виновников. Они посягают на святыню, восстают против обрядов и оскверняют память мученицы. Из-за их дикости гибнет дело рук твоих, их злоба сотрясает мир твой и мир Генриха, так что, ежели ты промешкаешь с наказанием, нам не останется ничего другого как ждать, что меч обрушится на твой народ. Потом будут разорены мирные поселения, разогнаны мирные игрища и настанет время всеобщей гибели. Так мужайся, княже! Нет сомнений, в Священном Писании сказано, что любовь беспредельна, что она — само милосердие и всепрощение, однако, чтоб любовь воцарилась в мире, надобно ей десницу свою сделать тяжелою. Пусть карает она, пусть уравнивает пути человечьи, пусть судит совершенные поступки!

Сердце Вацлава было исполнено гнева, но князь немотствовал. В молчании прошло несколько мгновений, после чего князь взял с поставца Писание, отыскал в нем отмеченное место и велел его прочитать. И место это как раз подходило моменту, что сейчас истекал, ибо говорилось там о зложелателях и милосердии.

Когда отзвучал голос диакона и прошло еще одно мгновение, снаружи послышался шум, и два молодых священника ввели в залу, где собрался совет, истерзанного, истекающего кровью человека. Он оказался немцем, над которым толпа совершила насилие, поправ справедливость. Кровь, не успевая подсыхать, обильно струилась из ран, и, едва начав говорить, он смолк из-за слабости, впав в смертельный обморок. Единственное слово, произнесенное им, было имя Драгомиры, и, выговорив его, несчастный скончался.

Убитый был муж в высшей степени достойный и благородный. Дружеское расположение связывало его с теми, кто окружал князя, дружескую приязнь питал он и к самому Вацлаву, и еще прежде, до его возвращения в Чехию, князь разговаривал с ним. Когда он скончался от ран, меж святых отцов раздались стенания, и в стенаниях этих слышались слова, обвиняющие Драгомиру.

Князь про себя отметил это, но все еще хранил молчание и молился, ибо молитва служила ему щитом.

Он стоял, коленопреклоненный, предаваясь неотступным размышлениям, и внезапно ощутил, словно в груди его проснулась необоримая сила, словно то упорство, с которым он так долго ее превозмогал, теперь служит ее укреплению. И, поднявшись, молвил он:

— Пусть отныне бойцы отвечают бойцам, и меч — мечу.

А далее повелел он схватить всех поборников противной стороны.