Карты четырех царств.

— Теперь уже нет, пожалуй, — задумался вервр. — Мне интересно. Я иначе наблюдаю людей. Эта новизна восприятия делает меня внимательнее к тому, что прежде я пропускал, додумывал из опыта, порой ложного.

Эмин шагал рядом, иногда спотыкался, хватал вервра за локоть, сразу извинялся и отпускал руку. Он был куда более слеп в ночи, чем слепец, и он к тому же не следил за дорогой, копаясь в тощем походном мешке. Добыл, наконец, искомое, нащупав на дне. Крепко сжал в ладони и осторожно, несмело сунул вервру.

— Вот. Я еще на корабле понял, вы оставляете нас. Это из-за Аны, я знаю. Так, пожалуй, верно… Хотя у меня болит душа. Я привык к вам и к ней. Я был с вами под защитой и каждый день узнавал так много нового, как никогда прежде.

— Не рановато прощаться? — усмехнулся вервр.

— Пока мы одни, — окончательно смутился Эмин. — Это… подарок. Я уверен, что вы однажды вернёте зрение, да и Ана подтвердила. Но вы не сможете вернуть себе возможность увидеть Ану ребёнком. Большая потеря. Вот я и… умоляю быть снисходительным, я снова нарушил каноны юга, стараясь изобразить лицо как можно точнее.

Вервр неопределённо хмыкнул, принимая в ладонь верёвочный шнурок с довольно тяжёлым, на ощупь понятно — серебряным — медальоном. Открыл его, провёл пальцами по рисунку. Слева под рёбрами что-то больно сжалось, дыхание на миг остановилось — и только-то. Глупо благодарить за глупости. И кому нужны нелепые людские подарки? Вервры — хищники высшего порядка, они на вершине иерархии свободы, они сами берут все, что им требуется и воистину не зависят ни от кого! И не нуждаются ни в чем.

Шнур оказался длинным, медальон спрятался под рубахой, и это было удобно. Никому не надо объяснять… ничего и никому. Вервр подёргал шнур, проверяя на прочность.

— Если мы увидимся снова, о чем я всей душою мечтаю, — Эмин вцепился в локоть, чуть не падая, — я нарисую ещё. Она у вас замечательная. Она быстро растёт и становится очень красивая. Но это не так и важно, она… живая. И улыбка у неё особенная, я пять пластин испортил, не получалось отразить даже малый блик её света. Бара видит больше моего, он ведь алый. Он рассказал, в Ане дар переливается и играет, сплетая оттенки и меняя их…

— Вот бы кому выдавить глаза, — насторожился вервр. — Видит он. Ученик самозваный.

— Смиренно прошу о пояснении, — Эмин сбился в заискивающий тон. — Вы ведь не заставите Бару давать клятв и не обремените долгами? Для алого это…

— Я лишь избавлюсь от обузы, — прошипел вервр, утомлённый назойливостью спутника.

Он прибавил шаг, принюхался.

Тропка постепенно выровнялась, по сторонам появились сперва заросли, а затем одинаковые кусты, пусть и давно не стриженные. Подошвы зашуршали по утоптанному щебню, присутствие людей и лошадей стало внятнее, ближе.

— В особняке шумят, — насторожился вервр. — Эмин, жди тут.

Вервр сорвался в бег, в несколько прыжков оказался у знакомых ворот без створок, скользнул в задичалый парк, неотличимый от леса. Всё та же семья кроликов таилась под корнями дуба, спасаясь от ссоры, какую этот парк прежде не видывал. Остро пахло факельным маслом и конским потом.

— Уберите нищих из моих владений, — звенел металлом незнакомый голос очередного человечишки, годного в свиту Рэкста.

— Я оберегаю её. Мы не покинем этого места, пока не дождёмся учителя, — негромко шелестел Бара, убеждённый, что алого поймут на любом наречии, тем более, когда он при оружии.

— Эй, а ну пошли вон, нечего топтать крапиву, она для супа! — Ана норовила высунуться из-за спины защитника. — Тоже мне, владельцы! Тут дом Номы! Мы ей гости. А вы ей никто!

— Уберите… — начал тот же гнусный голос, с отдышкой злости и постоянного переедания.

И наступила тишина.

Все наконец заметили слепого. А ведь вервр всего-то накрыл ладонью факел и ласково улыбнулся, слушая, как шипит задушенное пламя. Толстый «владелец» икнул, метнулся к карете и звучно хлопнул дверцей.

— Где безродный кролик? Я велел ему оберегать покой Номы, пока он сам не сожран, — облизнулся вервр, зная, что служитель городского совета тут, совсем рядом и всё слышит.

— Здесь, — обречённо выдавил «кролик». — Можете казнить, хотя нет моей вины. Тот раз была, но я обязан Номе жизнью сестры, в минувшую зиму так сложилось. Светом истины клянусь, я делал, что мог. Даже не из страха перед вами, я сам старался, искренне. Но было решено, что неухоженный до крайности особняк следует передать тому, кто его обустроит. Я все испробовал… и не имел сил возражать дольше.

— Где Нома? — вервр оборвал оправдания.