Карты четырех царств.

Моряки брели мимо, волны разносортного перегара чередовались с запахами чеснока и пота, острой солонины и гниловатой затхлости. Вервр шевелил ноздрями, любопытствуя. Он уже понял, что корабль дальний торговый, что груз — пряности с юга и попутно взятый улов рыбы, а еще склянки с духами на мускусе и розовом масле…

— Не дитя, глиста, — вдруг рявкнул рыхлый здоровяк, шагающий в последней группе и пахнущий похмельем крепче прочих. — Гля: у нищего в рукаве завелася глиста!

Сказав гадость, которую сам он полагал смешной, здоровяк заржал, колыхая полное выпивкой брюхо и похлопывая его, ненасытное. Топот ног замедлился, новые и новые люди останавливались и уделяли внимание причине шума. Ана пискнула, уткнулась лицом в подмышку вервра, нашёптывая ему одному — мол, пусть их, пошумят и уйдут, не рычи.

— Немочь, — с отвращением отметил сосед здоровяка. — Нищий её, пожалуй, голодом морит, для жалостливости. Сам-то вишь: справный, в теле.

— Проучить бы, — оживился кто-то в задних рядах.

Шаркающие шаги надвинулись ближе, ближе… Вервр улыбнулся, понимая, что вот-вот сможет сбросить вызванное городом раздражение, вмять в пьяные хари, виновные уже тем, что зрячи и наглы, что принадлежат людишкам, что…

— Я видела всё, боцман Нат, — тонкий голосок зазвенел настоящей сталью, в несколько слов вспорол полотнище шума. Стало совсем тихо, когда тот же голос продолжил: — Я видела и слышала, Нат.

Вервр шире раздул ноздри и напрягся, превращаясь целиком во внимание. Он не мог видеть, но и без того знал, что пьяные расступаются, виновато топчутся, ковыряют взглядами мостовую. Что вперёд многие руки пихают боцмана — кругленького коротышку, который пробовал улизнуть с площади и не заметить ничего особенного в поведении своих людей. И те же руки уже несколько раз чувствительно двинули в спину здоровяка, обозвавшего Ану. Он бычится, озирается — а поддержки нет, ни от кого нет.

— Нома, а мы-то что, мы ничего. Мы это… мимо шли, — примирительно сообщил боцман.

Он торопливо порылся в кошеле и добыл монету, еще одну. По звуку судя — серебро. Монетки оказались протянуты Ане, при этом боцман нагнулся и сладко, даже приторно, лыбился всем скудным набором зубов. Вервр досадливо фыркнул: пахнет изо рта, помеха в опознании. Он сейчас был заинтересован совсем в ином человеке. В Номе.

Эта Нома подросток, вроде бы ей лет двенадцать. Тощая. Одета бедно — украшения не звенят и не шуршат. Башмаки на тонкой, потёртой подошве. Кожа пахнет молодостью и лекарственными травами. Но все же молодостью сильнее, иногда у людей бывает такой вот очень личный и крайне притягательный запах. Особенно у тех, кто способен исцелять. Вервр ещё раз принюхался и убрал с лица кривоватую усмешку готовности к бою.

— Девочку знобит, — непререкаемо постановила Нома, села рядом и протянула к Ане ладонь, приглашая подать руку. Прощупала пульс. — Вы напугали её, пьяные олухи. Забудьте дорогу к моему дому, и не подумаю шить ваши дурацкие раны, полученные в дурацких драках. Вы того не стоите.

— Номочка, душечка, — ужаснулся боцман, столбенея в неудобной, сгорбленной позе. Он все ещё держал зажатые меж пальцев монеты, которые Ана не желала замечать. — Да мы же ж… Да я его, подлюку, самого измором — в глиста! Да он света не увидит, так и сдохнет в трюме, выродок. Дитя обидел. Да я бы и так бы… Да мы бы…

— Пошли вон, — строго велела Нома. Вздохнула и нехотя добавила: — Когда отплытие?

— Послезавтрева, — проблеяли из задних рядов.

— Зайдёшь утром за травами, а то у вас в один год зубов для драки не останется, — усмехнулась Нома. Еще раз проверила пульс Аны. Тронула кончиками пальцев щеку вервра. Потянула шляпу выше, к затылку. — Так. Оказывается, вы налетели всей бандой на слепого.

— Да мы же…

— Герои ночной пустой улицы, — отмахнулась Нома. — Сказано вам, пошли прочь.

Шаги множества ног стали удаляться торопливо, крадучись. Скоро площадь опустела. Нома вздохнула, подобрала монеты, намеренно оброненные боцманом.

— Идёмте, я хотя бы накормлю вас ужином, — велела она, не предполагая возражений.

— Ноба сокрушительно добра и столь же сокрушительно бедна, — прошелестел вервр, удивляясь, откуда вдруг в тоне прорезались нотки графа Рэкста. — Дозволено ли нам узнать, из какого рода вы происходите? Белая ветвь, определённо. Редкий и яркий дар.

— Вы полны загадок, незнакомец, — в голосе девочки скользнул холодок. — Даже ваша слепота не слепа. Номару Има хэш Дейн хэш Токт. Столь длинное имя что-то вам говорит?

— Две белые ветви, и обе исчахли, — шепнул вервр. — Значит, вы та самая Нома и вам сейчас двенадцать. Вы выжили. Только вы? Мне… мне жаль. Хотя я сам удивлён, что сказал подобное. Простите.