Карты четырех царств.

В прошлом, ещё не зная о наследстве, мальчишка Ул восторженно внимал мудрецу Лоэну. Загадывал на будущее: встретить драконьего вервра снова. Улыбнуться ему, как другу. Поклониться, как наставнику.

Ул скрипнул зубами и постарался дышать сквозь боль. То время ушло… а горечь накопилась и вызрела. Сейчас он знал: несостоявшийся учитель лгал с самого первого дня общения. Получив излечение, вытребовав себе приглашение в четвертое царство, Лоэн отечески похлопывал Ула по плечу и показывал себя в лучшем свете. А сам готовил «ученика» на роль жертвы багряного беса. Затевал большую игру? Сводил старые счёты в новом времени?

— Пожалуй, уже нет, — вздохнул Лес.

— Прости, отвлёкся, — вздрогнул Ул. — Что я спросил? Да, про людей… и ненависть.

Ул отвернулся, пустыми глазами уставился на толпу встречающих. Он наверняка знал, что Лес теперь не видит его лицо. Зачем альву переживать? Объяснить-то нельзя… И что сказать? Мол, знаю я вашего «не отвечающего на вопросы», это я спас жизнь драконьему вервру восьмого порядка опыта. А он обманом выпросил приглашение в мой мир и учинил в городе Тосэне бой, который был ему не труден, но прежде мнилось иное… Всё — обман. Тем боем Лоэн не расчищал мир от угроз, а лишь наносил личную печать победы на главную площадь. Он с самого начала, скорее всего, планировал войти в четвертое царство и там, как сказал бес Рэкст, «свить гнездо». То есть закрыть город для всех прочих бесов иерархии.

Так больно. Ул помнил себя у края стеклянной площади. Он помнил то чувство горячей боли и благодарности. Как же, Лоэн — спаситель! Благодетель…

Сейчас Ул протрезвел и повзрослел. Он стал палачом, приняв бремя и карту Рэкста. Пришло осознание: увы, в игре премудрого Лоэна малыш Ул низведён до роли исполнителя-муравья… или ещё ниже. Для Лоэна он — ничтожная карта. Даже без иерархии и выбора, он Лоэну — карта. И он уже использован.

— Олень ест листья, молодые древесные побеги, — выговорил Лес. — Ты слушаешь? Тебе дурно, да? Пройдёт, это запоздалая отдача от перемещения.

— Вроде того. Но я слушаю.

— Дыши, полегчает. Олень… могу ли ненавидеть его, если я взрастил дерево и сам немного… дерево, — Лес глядел под ноги. — Дровосек срубил дерево и согрелся в зиму, могу ли обвинить его? Но люди берут больше и больше, ненасытно. Неблагодарно. И, наконец, невосполнимо. Доводят природу до обрушения. Даже не умеют осознать свою вину и принять помощь! В моем любимом мире, я хотел бы забыть, но помню: люди звали меня «старьёвщик». Словно я обязан чинить и латать. Однажды я решил, что людей стоит… упорядочить. Казалось, отдавая иерархии часть свободы, я отказываюсь от личной мести, — Лес с трудом оторвал взгляд от мостовой и медленно поднял, чтобы встретить внимание Ула глаза в глаза. — Стало лишь больнее. Ненавижу себя. И иногда их… И очень темно. Мы, альвы, без света и тепла гниём. Уже давно я дышу и хожу лишь по приказу иерархии. Я весь… труха. Рассохшаяся коряга.

— Нет, не так. Ты взаправду живой, — заверил Ул, обхватил обеими ладонями руку Леса и прижал к груди, баюкая. — Всё образуется. Всё, кроме людей… тут ничего не поделать. В деревне, где я рос, было многовато пакостников. В городе, куда перебрался, их нашлось и того больше. В столице вовсе навалом! Тут крыши ещё выше, а стены как в клетке: ловят слабых и горбят сильных. Тут пакостников гуще густого! Всё равно ненавидеть — дело лишнее. Не трать себя на такое.

Ул усмехнулся и внимательнее глянул на людей мира Нойд-ийе-Ос, переминающихся на возвышении. Церемония встречи, прямо скажем, сорвалась. Но люди ещё надеялись на вежливость гостей и на их низкое положение в малопонятной иерархии.

— Тогда — как быть? — удивился Лес.

— Хорошо, что не ты задал мне задание, — расхохотался Ул, не отпуская руку альва. — Вот уж нет ответа, вовсе нет! Ты дыши. Пока дыши без ненависти, уже много.

От возвышения разнёсся шум. То есть сперва Ул решил — шум, после сообразил: музыка. Бумкает, бряцает, дзинькает. Утихла…

— Приветствую высоких гостей из центра, — проревело сверху и с боков, отовсюду, повторяясь эхом и многократно усиливая значимость местного важного человека. — Мы горды тем, что вступили в большую галактическую семью и однажды понесём её идеалы в иные миры. Мы…

Ул поморщился, более не вслушиваясь. Винно-лиловая дорожка с мелкими звёздочками как раз дотянулась языком до того места, где он стоял. Местные слуги расстарались, раскатали и расправили.

— Хорошо, я расскажу тебе про людей кое-что важное, дикий альв. Слушай и учись, — Ул скопировал столичную кривую ухмылку друга Дорна. — Худшие люди поддаются дрессировке, как лошади и собаки. А лучшие плюют на такое подлое дело, и за это жизнь у них не мёд. Остаётся или обижаться и ненавидеть, или быть собой. Без мёда. Даже если во веки вечные — без мёда.