Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию

В 1983 году мы с Майклом вместе проводили семинар на Четвёртой австралийской конференции по семейной терапии в Брисбене и после семинара ужинали втроём: Майкл, его жена Шерил и я. Не помню уже, как мы дошли до этого момента в разговоре, но мы с Майклом решили стать «побратимами». Тогда ещё такой угрозы СПИДа не было, и кто-то из них предложил смешать кровь... Мне пришлось сказать «пас», потому что я от вида любой крови в обморок падаю, а уж от вида собственной — тем более. Но мы решили, что наши идеи и практики станут нашей совместной собственностью; мы поклялись, что никогда, ни при каких условиях не будем соперничать. И мы были верны данным обетам все эти годы, до самой смерти Майкла. В конце прошлого года мы дали друг другу ещё одну клятву, которую не смогли сдержать. Мы поклялись, что встретимся в апреле в Аделаиде, сядем и задумаем новый проект и новую книгу... и эти дела заняли бы оставшиеся нам до старческого маразма годы. Впрочем, и маразм бы нас не остановил. Я приехал в Аделаиду, как обещал; я был рядом с Шерил и их дочерью Пенни в их горе. Я рассказывал истории о Майкле на мемориальной встрече. Я всегда буду помнить Майкла, моего названого брата, необыкновенного человека.

Я хотел бы напомнить вам об одном из наиболее удачных прорывов в развитии нарративной терапии. В конце 1970-х Майкл опубликовал в престижном журнале «Family Process» статью о своей работе с детьми и подростками, страдающими от анорексии. Майкл тогда работал в детской больнице в Аделаиде. Редактор-консультант этого журнала Крис Биле сообщил мне несколько лет тому назад, что это была первая статья, в которой сообщалось о позитивных результатах терапии этой проблемы. Вскоре после этого замдиректора больницы, очевидно, узнав об этой статье, запретил Майклу работать с семьями, где ребёнок или подросток страдал от анорексии. Ведь Майкл был «всего лишь социальным работником» и в силу этого «не годился для работы, к которой необходимо допускать только именитых медиков и психиатров». Майкл не подчинился этому эдикту и продолжал встречаться с такими семьями — а они были заинтересованы во встречах с ним. Тогда замдиректора велел убрать из кабинета Майкла все стулья. Майкл и семьи детей с анорексией продолжили работать, сидя на полу. Тогда замдиректора издал очередной указ, который, как ему, видимо, тогда казалось, должен быстро заставить Майкла вообще сменить род деятельности: с этого момента Майклу разрешалось работать только с теми детьми и подростками, которым не помогло двухгодичное психоаналитическое лечение от энкопреза, иначе говоря — недержания кала. Вот уж грязная работа так грязная работа! Но замдиректора не мог знать, что он бросил тогда Майклу вызов, — подобно тому как интернатура в государственной психиатрической больнице в своё время бросила вызов Мишелю Фуко. Майклу пришлось перевернуть традиционные психиатрические представления с головы на ноги, и в ходе этого он изобрёл экстернализующие беседы и затем нарративную терапию. Майкл когда-то сказал мне, что достигал успешного терапевтического результата за четыре встречи (в 99% случаев). Это было настолько неожиданно, что Майкл почувствовал себя обязанным (не без свойственного ему хулиганства) опубликовать результаты своей работы под заголовком «О проблеме псевдоэнкопреза» — ведь если бы это был «истинный энкопрез», таких результатов достичь было бы совершенно невозможно!

Майкл привлёк всеобщее внимание к проблеме недержания кала и подверг сомнению то, как эта проблема была сконструирована в культуре, опротестовал нечто, что считалось само собой разумеющимся. Это было настолько неожиданно, что среди одной категории читателей вызвало крайнее недоверие, а среди других — чувство лёгкости и освобождения. Майкл позволил своей работе и её результатам стать критикой того, против чего он сам так протестовал, — критикой превращения людей в проблемы, унижения, умаления и отрицания их человечности. Когда Майкл и его команда работали в Гленсайде (государственной психиатрической больнице, где Майкл много лет проработал на полставки), они взвешивали истории болезни, решая, кого пригласить на консультацию в первую очередь. Если история болезни человека весила два килограмма или больше, его приглашали вне очереди. «Но мы никогда не читали эти истории болезни!» — всегда добавлял Майкл.