Касьянов год

— Стойте, я не говорил, что Меринг непорядочный, — нахмурился старик. — Авантюрист — таки да, и втянет всех в убытки. Но не со зла, а по глупости. Я, знаете ли, встречал и жуликов. Да чего говорить, каждый день жму им руки на бирже. Меринг не имеет желания надуть вас. Подведет, разорит, но и сам прогорит. А жулик всегда остается в прибыли.

— Пусть так. Повторю вопрос: зачем же Георгий Павлович ссужает до сих пор Михаила Федоровича? Не пора ли перестать?

— Давно как пора. Но тут крутится колесо, крутится и крутится. Лишь очень умный взгляд может заметить, что надо поставить на тормоз. Вот уже семь лет, как это дело — я имею в виду строительное — дает доход. Горячка началась в Киеве в девяносто третьем. И таки надо признать, что толчок ей сделала усадьба Меринга. Большой участок в таком месте! Лучшая часть Крещатика, и еще немного Липок. Банки, что вложились первыми, получили серьезный доход. Люди стали переезжать в хорошие квартиры. Город теперь называют Парижем. По крайней мере Николаевскую улицу. Кирпичные заводы не устроил себе только лентяй. Бешеный спрос был на кирпич, весь объем скупали на год вперед. А теперь? Тысяча штук раньше стоила двадцать пять рублей. Сегодня уже цена опустилась до девятнадцати. А завтра станет пятнадцать. Перепроизводство. Их придется все позакрыть, эти заводы. Хорошо, что я не пошел на уговоры Гольдарбайтера и не вложился с ним на паях в кирпичный завод. Теперь бы уже рвал на себе последние пейсы. Понимаете, Алексей Николаевич? Это как ножницы сошлись.

— Какие ножницы?

— Портновские. Мой папа был портной в Белой Церкви, и я с детства наблюдал, наблюдал… Вот и тут. Два лезвия — раз! — и отрезали. Одно лезвие — это удорожание денег. Такое, что домовладелец уже не сумеет окупить ссуду из банка. А второе лезвие — это перепроизводство домов. Нет в Киеве столько людей с капиталами, чтобы снимать квартиры за три тысячи рублей.

— Три тысячи рублей? — поразился питерец. — Это что за цены? И в столице таких не встретишь!

— А у нас есть. Бель-этаж на Большой Подвальной, шестнадцать комнат, ванная, две людских, ледник во дворе, телефон… Люди придумали всякие удобства и хотят за них рублик. Ай-яй! Зачем человеку шестнадцать комнат? И кто сейчас снимет такую квартиру?

Собеседники помолчали, собираясь с мыслями. Прозумент вынул из кармана глухие золотые часы, откинул крышку и присвистнул:

— Таки почти уже ночь. Я заболтал вас, глупый старик. Гоните меня в шею, сам я не уйду. Так хочется получить двадцать две тысячи, что готов мешать вам до утра.

— Вы не мешаете, а помогаете, Лев Моисеевич. Вряд ли я ускорю возврат вам долга…

— Уж догадался.

— …а вот разобраться в том, что происходит у вас в Киеве, вы мне помогли. Есть еще много к вам вопросов.

— Что ж, если будет кому-то польза, таки спрашивайте. Старый Лев много знает, потому как сам крутит и крутит это несчастное колесо. Вместе с другими, конечно. Давно бы пора остановить его. И скоро, я так скажу, это само случится. Давайте я объясню вам, Алексей Николаевич, как строят в Киеве сейчас.

— Да ведь вы только что рассказали!

— Нет, то было вчера. А теперь стало еще хуже.

— Ну-ка, это интересно.

— Сегодня домовладельцы стали занимать средства для постройки у частных капиталистов. Под девять процентов годовых, представляете?

— А с какой целью?

— Я же пояснил: с целью достроить.

— Но почему не в банке, я не пойму?

— Банк возьмет землю и дом в залог, а частный капиталист — только вексель.

— Ага. Дом останется без обременения.

— Точно так. Замысел был следующий: занять денег на стороне под вексель, достроить на них дом, впустить жильцов. Готовый дом опять заложить в банке и расплатиться полученной там ссудой с частным кредитором. Поняли?

— Перевести дорогой заем в более дешевый?

— Да, и в более длинный. И гасить ссуду банку постепенно, много лет, из тех средств, что дает доходный дом.

— Чем же плох замысел?

— А тем, господин чиновник особенных поручений, что теперь так не выйдет.

— Поясните, Лев Моисеевич. Не выйдет почему?

— Ай, плохо меня слушали. Вследствие общего безденежья упал курс всех ценных бумаг. Но особенно упали бумаги ипотечных банков. Знаете это слово?

— Знаю, дальше!

— Так вот, ипотечные бумаги уже упали на десять процентов. И ссуда в банке сделалась невыгодной. Да, процент по ссуде я заплачу меньше, чем у частного кредитора. Но зато потеряю в нарицательной стоимости бумаг. Ведь банк опять даст мне не деньги, а свои облигации, которые обратить в рубли можно лишь с убытками.

— А частный капиталист сразу дает рубли?

— Именно так. И сегодня банки Киева оказались в трудном положении. Они не могут конкурировать с частными капиталистами. Но и домостроители в ловушке. Как отдавать долги этим капиталистам? В банке уже не перезаймешь из-за падения курса облигаций. А дорогие рубли от капиталиста больше не оправдаешь сдачей квартир, ибо нет столько богатых жильцов.

— Так… И что же будет?

— Будет очень плохо.

— Кому?

— Нам всем, Алексей Николаевич.

— Всем, кроме тех самых новых займодавцев, частных капиталистов, — уточнил сыщик.