Касьянов год

— Да. Начальником работ состоит мой товарищ Иван Иваныч Вздульский. Спросим, что слышно про его коллегу, лаврского арендатора. Он мужичков своих попытает. Вдруг что и всплывет?

Предложение Красовского дало неожиданный результат. Два сыщика приехали в Юрковицу на тюремный завод. Вздульский, живой общительный мужчина, сразу схватил суть дела.

— Сам я про Арешникова мало знаю. Серьезный, ничего не скажешь. Качество у него — дай бог нам такое. Но вот что. Главный формовщик у меня оттуда. Работал в Лавре, а теперь здесь. Надо полагать, не просто так с хорошего места ушел.

— А он словоохотливый? — насторожился Лыков.

— Сейчас и узнаем.

Явился жилистый мужик лет сорока, угрюмый и шмыгающий носом. Поглядел исподлобья на сыщиков, выслушал их вопрос и сказал:

— Арешников как Арешников, завод как завод.

— Ничего такого там не было?

— Смотря про што спрашиваете…

— Да ты уж понял, про что, — жестко ответил надворный советник. — Мы из сыскной полиции.

— А, про это… Ну был один случай.

— Не тяни кота за хвост, рассказывай.

— Дом строили на Малой Подвальной. Той осенью. Ну и эта… Подрядчик отказался от нашего кирпича. Вишь, другой нашел. Лучше-де нашего. Вот. У иного кирпичника.

— И что дальше было? Арешников не спустил?

— Ага. Он вообче… никому не спускает.

— Чем кончилось?

— Кирпичник тот в окошко выпал. С четвертого этажа. А строитель посля того уж только наш кирпич заказывал.

— Как фамилия кирпичника?

— Шнарбаховский вроде.

— Все?

— Все.

— А полиция дело дознавала?

— Нет.

— Почему?

— Выпал и выпал. Всякое на стройке бывает. Только, ваши благородия, я вам ничего не рассказывал. Яков Ильич за такие слова язык отрежет, коли узнает.

— А почему ты ушел оттуда?

— Не ушел, бегом убежал. Потому — боязно. Там, конечно, завод. Рабочие работают, печи горят. Но есть команда, при дирехторе, она кирпич не формует. Она для другого.

— Для чего? — быстро спросил Лыков.

Мужик посмотрел на него, как на дурачка, и промолчал.

Сыщики отпустили его, поблагодарили Вздульского и поехали назад. Всю дорогу они молчали, опасаясь говорить при фурмане. Когда снова оказались в чистой половине трактира, Алексей Николаевич пробормотал:

— Да… Вот тебе и Лавра…

— Что-то не вяжется, — возразил Красовский. — Мало двух случаев.

— Мало? Да тут не кирпичный завод, а притон!

— Надо проверить, — упрямо ответил надзиратель. — Я пойду туда завтра, понюхаю, чем пахнет.

— Вы сколько лет в киевском сыскном отделении служите?

— Девятый год пошел.

— Вот видите. Опасно вам идти, могут узнать. Я пойду.

— Вы? — удивился Красовский. — Чиновник особых поручений Департамента полиции в седьмом классе?

— Да. А что такого? Не бойтесь, Николай Александрович, я ведь не кабинетный деятель. Всю Россию до Забайкалья прошел по этапу под видом уголовного, когда начальство приказало. А тут кирпичный завод навестить.

— Но как?

— У вас найдется конспиративная квартира с гримерным депо?

— Найдется.

— Вот там и перелицуете меня в босяка, ищущего места.

— Ну что ж, резон в ваших словах есть, — согласился околоточный. — Давайте чайку попьем да и поедем.

— Куда? — не понял Лыков.

— А вы Яшку Гицеля разве искать не будете?

— Да… Уж из головы вылетело. Вы что, знаете этого человека?

— Никогда такой клички не слышал.

— И как мы его искать будем? Через вашу агентуру?

Красовский усмехнулся:

— Вам не сказали, что означает слово «гицель»? Так в Киеве называют ловцов бродячих собак.

Питерец лишь развел руками.

— Поэтому мы с вами сейчас поедем к даче Кинь-Грусть.

— Веселиться будем?

— Нет. Это за Приоркой, местность отдаленная и непрестижная. Там поля орошения и канализационные луга. Бывали в таких?

Поля орошения заведены в России всего в трех городах: Москве, Одессе и Киеве. Хотя в Европе они используются широко и постоянно, еще со времен Древнего Рима. Ассенизаторы вывозят нечистоты на поля и разливают их там равномерно, два-три раза за летний сезон. А осенью запахивают, чтобы весной засеять овощами или злаками. Главное — не употреблять их потом в сыром виде.

— Запашок вокруг них с ног валит, — продолжил Красовский, — но мы в сами поля не пойдем. Повозле есть усадьба Блювштейна. Это городской подрядчик, бродячих собак с улиц убирает. Или, как это зовется в Киеве, антрепренер. Четыре тысячи псов, между прочим, истребляет в год, живодер. Салотопка там у него своя, а шкуры продает… И люди по найму, те именно гицели, которые нам и нужны. Приедем и спросим у господина Блювштейна про Яшку.

— А он на месте будет? — усомнился Алексей Николаевич. — Вечереет.

— Как раз время выручку считать. Поехали?

Плоский полицейский участок самый большой в городе — чуть не половина территории. По бесконечной Кирилловской улице пролетка направилась прочь от киевских гор. Миновали богоугодные заведения. Переехали через ручей Сырец, на котором лагерем стоят в летнее время войска. Куреневка поразила однообразием строения, преимущественно деревянного. Открылась другая улица, еще длиннее — Вышегородская.

— Николай Александрович, а почему Кинь-Грусть? — поинтересовался Лыков.