Кассандра. Пророческая бездна

Толпа начала понемногу расходиться, и на опустевшей площади остались те, кто не хотел возвращаться под родную крышу, чтобы не потерять мужества при виде слез жен и матерей. Гектор намеревался пойти домой, чтобы сделать нормальную перевязку, но, отойдя немного, повернул назад и, подойдя к ближайшему костру, попросил себе места. Конечно, ему хотелось домой на мягкую постель к ласковой жене и любимому сыну, но командующий троянской армией считал, что ему стыдно спать в тепле под крышей, когда его воины ночуют под открытым небом. Гектор был уверен, что поступает правильно, разделяя с ними тяготы войны. Недаром и троянцы, и союзники были готовы идти за своим командиром даже в Тартар. Гордые неожиданной честью союзники усадили царевича с почетом на лучшее место, налили из кратера разведенного водой вина и угостили толстым ломтем хлеба с куском мяса. Разговор быстро иссяк, и все заснули в самых живописных позах. На землю опустилась бархатная южная ночь. Стих и ахейский лагерь, погруженный во тьму. И только тонкий месяц посылал мягкий свет на землю, освещая поле, на котором страшными бугорками лежали мертвые тела, мелькали какие-то тени и слышались рычание и хруст, об источнике которого было лучше не думать.

Утром по дворцу разнеслась новость, что ахейцы не приняли предложение Париса, но согласились на перемирие. Кроме того, за ночь они обнесли свой лагерь стенами и прокопали перед ними ров, оставив только один проход к воротам, по которому мог пройти не только человек, но и запряженная в колесницу лошадь. Старейшины вновь собрались на совещание, а остальные горожане двинулись к открывшимся перед ними Скейским воротам, а оттуда на Скамандрский луг в поисках близких и друзей.

Тут же бродили ахейцы, собирая своих павших воинов. Приам запретил троянцам оплакивать павших, и над полем висела страшная тишина, более ужасная, чем любой крик. Запылали костры, на которых горели останки тех, кто еще вчера был гордостью Трои. А люди все подходили, потерянно слонялись по полю в поисках нужного тела, молча клали его на костер и, постояв немного, брели за крепостные стены.

Кассандра не забыла своего обещания, данного родственнику Эльпиники. Едва услышав новость о перемирии, она поспешила к старухе, и о чудо! – едва выйдя из Пергама, столкнулась с Офрионеем, который давно уже не сводил глаз с царского дворца в надежде, что его невеста выйдет в город. Как незамужняя девица, Кассандра жила в геникее – женской половине дома, куда был категорически запрещен вход всем, кроме ближайших родственников принцесс. Так что жениху и невесте приходилось встречаться только за пределами дворца. Приам сначала был очень не доволен тем, что его дочь разговаривает в городе с незнакомым мужчиной, пусть даже и женихом, но Гекуба резонно заметила, что война упрощает нравы, а если ее мужу так претит подобная фривольность, то ведь можно и свадьбу сыграть, не дожидаясь обещанного Офрионеем изгнания ахейцев. В ответ Приам буркнул что-то невразумительное, и Кассандра получила право встречаться с женихом, но при этом нигде не уединяться и не позволять ему ничего лишнего.

При виде торопливо идущей Кассандры глаза кабезийца засияли точно черные звезды, и он безропотно согласился помочь ей в печальном деле похорон сына Эльпиники. Более того, он сделал за них почти все, предоставив женщинам единственное право – тихо оплакать юношу.

В полном молчании они вернулись в город, поднявшись к Пергаму в тот момент, когда все было готово к похоронам ее братьев, сражавшихся вместе с другими троянцами на Скамандрийском лугу. У огромного костра стоял враз одряхлевший Приам, поддерживаемый Гекубой, на лице которой стали заметны тщательно скрываемые под слоем косметики морщины. Приам запретил рыдать своим дочерям и невесткам, и те тихо плакали, стиснув зубы, чтобы не сорваться на крик.

«Хорошо, что среди погибших нет ни Гектора, ни Деифоба, ни Энея, ни Гелена, – пронеслась крамольная мысль в голове Кассандры. – Иначе я бы просто сошла с ума».

Приам сам поднес факел к промасленным бревнам. Дерево вспыхнуло, и, весело треща, начало разгораться, скрывая языками пламени лежащие на костре тела.

Женщины тихо завыли, только у Кассандры уже не было слез. Их она выплакала давно, когда пыталась остановить родителей, слепых в своей любви к вновь приобретенному сыну.

После окончания погребальных обрядов они пошли в небольшой сад, расположенный за дворцом, и Офрионей, наконец, прервал многочасовое молчание.

– Я тебя вчера видел, когда ты стояла на Скейской башне. Ты была такая… красивая… У меня даже сердце захолонуло. Никогда не думал, что встречу свою судьбу в чужом краю.

Лукаво улыбнувшись, Кассандра стрельнула на своего вздыхателя хитрыми зелеными глазами. Давным-давно ей не было так спокойно, невзирая на то что только что похоронила своих братьев. В ней накопилось столько тепла, что она принимала его за любовь и была счастлива, идя рядом со своим мужчиной.