Кастанеда. Код иной реальности

Каким бы парадоксальным это ни казалось, мысль Кассандры мне понравилась. Вернее, даже не мне – моему союзнику. Услышав слова Касси об игре, я вновь почувствовал на себе взгляд Смерти, и в этот раз он был одобрительным. Да мне и самому импонировало такое решение. Я не лгал Кастанеде: всю жизнь я только тому и учился, что считать деньги. И считал их. Но то были деньги, полученные путем сложных финансовых операций. Каждый цент – до того, как появиться на банковском счете (не важно, всей организации или персонально моем) – проходил через массу других счетов, переводов, инкассо, аккредитивов… Для меня это был единственно правильный способ получения дохода. Но и расходовал я эти деньги не абы как – это тоже была сложная работа, связанная с четким планированием и подсчетом. Именно поэтому я никогда не держал при себе больших наличных. Я их не любил. Если доллары, лежащие на моем счете, и выраженные только в цифрах на бумаге, имели понятное для меня происхождение, то каждая банкнота, которую я держал в руках, проходила до этого через огромное количество рук. Неведомые пути наличных денег мне казались связанными с чем-то запрещенным. Это были неочищенные

деньги; а я, как и все люди моего круга, предпочитал держать руки в чистоте.

Пачки купюр, запертые в моем кейсе в номере отеля, как раз и были такими неочищенными

деньгами, только к этому качеству прибавилось и еще одно: я получил их самым невообразимым способом. Таким же невообразимым способом я и должен их потратить. До сих пор все происходящее больше всего напоминало мне игру; что ж, буду играть и дальше. Только в этот раз – на деньги. Во мне разгорался азарт – но он не значил того, что я собирался посетить все казино Висконсина. Карт с меня хватило; я решил придумать другую игру. Я вручил Теду несколько сотенных бумажек и отправил их с Касси развлекаться. С одной стороны, я не хотел, чтобы они мне мешали (особенно Тед с его вечными поучениями и советами), а с другой – мне показалось, что в Кассандре появилось что-то новое по отношению к Теду. Какое-то сочувствие, что ли… Ловенталь действительно был раздавлен словами Кастанеды о том, что вся его работа по сохранению первобытных племен – занятие не только пустое, но и откровенно вредное. Тед считал это целью своей жизни. Хотя я и понимал, что такая цель надуманна и нереалистична, но, согласитесь, утрата цели – серьезный повод для депрессии. Так что общество Касси пойдет ему на пользу, тем более что у этой девушки был безупречный вкус во всем, что касается развлечений. Тед хорошо отдохнет, и, надеюсь, воспрянет духом.

Сам я решил весь вечер посвятить планированию игры. (Хотя Кастанеда и не велел мне ничего планировать заранее, я никогда в своей жизни не делал ничего без плана, и не хотел отступать от своего правила.) А мой союзник меня в этом поддерживал: я ощущал его присутствие уже постоянно.

Запершись у себя в номере, я погасил свет и встал у окна. Зимние сумерки быстро окутывали город – и он отвечал темноте морем ярких огней, раскрашенных в цвета предстоящего Рождества. По понятным причинам в моей семье этот праздник всегда был лишь поводом для двухнедельного перерыва в работе. Да, окна банка светились гирляндами, а сотрудникам в довесок к годовой премии выдавалось по горшочку с остролистом. Но в нашем собственном доме даже не зажигали менору…

Впервые в жизни я стал подробно вспоминать детство. Как уже было сказано, я всегда избегал этого: мое детство не назовешь особенно радостным. Мать моя умерла рано; все, что я помню – ветку белой лилии, положенную отцом на холмик свежей земли, да непонятные слова кадиша, которые мы хором повторяли вслед за раввином. Отец поручил наше воспитание своей бездетной сестре – женщине доброй, но абсолютно лишенной фантазии. Моя тетка видела цель воспитания в том, чтобы вырастить нас с братом физически здоровыми и благоразумными людьми. Мы занимались плаванием, фехтованием, верховой ездой, игрой в гольф – и все это под наблюдением нашего семейного доктора. Венцом благоразумия моя тетка считала своего брата, то есть нашего отца. И включила в распорядок недели обязательные беседы с ним. Эти беседы неизменно касались нашего будущего в банке. Духовного воспитания мы не получали никакого, а ответственность за интеллектуальное развитие была полностью возложена на школу, затем – на колледж. Дни рождения проходили по одному и тому же сценарию: утром – подарки, днем – визиты родственников, вечером – угощение для детей папиных коллег. Друзей среди этих детей у меня не было; не завел я их и в школе. А с братом мы были, скорее, товарищи по несчастью.