Кастручча [= Дневники королевы Оливии]

Понтус похлопал по плечу Диделя, приобнял стариков, вывел их из дома.

Щелкнул замок. Дидель остался один. Сначала сидит, согнувшись, как все узники сидят в своих камерах. Потом стал шагать, руки за спиной, как шагают по камере. За окном — грязная кирпичная стена противоположного дома. В окне появился человек с потертой физиономией.

Потертый (смотрит ухмыляясь). Ну что? (Не получив ответа, обиделся.) Молчишь? И сказать нечего? Решил поставить точку над «и» в своем презрении к обществу. Не постеснялся возвести клевету. На кого? На деву, на символ! Ведь это символ наш, об этом ты не подумал? И вот она не может тебе ответить. А знаешь, что полагается за эту, как ее… клевету? По кодексу уголовная статья! А то приехал! Все будут от радости плясать! На гуманность нашу рассчитывал, падла! (Изловчился, чтобы бросить камень, но услышал чье-то приближение и отложил.)

Вспугнул его человек с порочным лицом.

Порочный. Уважаемый… Со мной вы можете говорить абсолютно откровенно.

Дидель. О чем говорить?

Порочный. Вы читали подлинные дневники. Секретные признания, конкретные сведения — покупаю все.

Дидель. Бог подаст.

Порочный. Я плачу. (Огляделся, развернул веером открытки.) Уникальная коллекция. Лучшие девушки Европы. Срок пролетит как миг. Взгляните хоть на одну открытку, это бесплатно.

Дидель. Не хочу вас обманывать, ничего… такого я не знаю.

Порочный. Не верю. Если столько времени это держали в тайне от населения, значит, было из-за чего.

Дидель. Ладно, плыви.

Порочный. Психопат. (Удалился.)

Дидель опять сидит согнувшись, как сидят узники. Поодаль от окна остановилась девочка. Поглядывает по сторонам, словно оказалась здесь случайно. Домашняя, славная девочка с умными глазами.

Дидель. Тебе что-то нужно, девочка?

Не ответила.

Хочешь знать, о чем писала Королева в дневнике?

Девочка кивнула.

Тебе это еще рано.

Девочка помотала головой.

Ну, что бы тебе… Скажем это.

«Люблю, люблю, не в силах передать!Такого счастья им вовек не знать!Враги моей любови беззаконной

Пускай коснеют в жизни полусонной!»

Такие стихи. Но ты, видно, умная девочка, не сделаешь из этого неправильных выводов.

Девочка слегка улыбнулась, глядя на него, но уже обратилась к собственным мыслям, тревожным, смелым… Ни слова не сказав, ушла. Однако оказалось, что она не одна слушала Диделя. У окна покуривали двое в замшевых курточках. Они дерзко озирались.

Первый замшевый. Стихи, положим, оставляют желать лучшего.

Второй. Ты что, подтекст не понял?

Первый. Почему не понял? Понял.

Второй. Думаешь, они зря перепугались? Там тоже не дураки.

Первый. А кто пикнет — заметут, как этого, и концы в воду.

Второй. Всего бояться тоже нельзя. Вот он. Не испугался?

Первый. А толку?

Второй. Толку действительно немного. Ладно, почесали. А то сам факт, что мы здесь стоим — это для них уже как бы протест.

Первый.

 А то нет. Ведь смо-о-трят, смо-о-трят во все окошки!

Второй. А мы что? Спросят — скажем, шли мимо, заговорились, остановились. А где остановились — и не заметили, не обратили внимания.

Первый. А спросят, о чем говорили?

Второй. А где доказательство?

Первый. А вон доказательство. Стоит, маячит…

Второй (струхнул). Ну, этот и сам такое иногда ляпнет…

Первый. Он ляпнет, а ты сядешь.

Озираясь уже менее дерзко, двое замшевых ушли. С опаской глядя им вслед, к окну подошел Луи. Одет неряшливо, опух, словно пил долго.

Луи (осторожно окликнул). Эй?!

Дидель (обрадовался). Вот, сижу…