Катаклизьма. Сетевая Сага.

- Ба! - ответ не заставляет себя ждать. - Кого мы видим! Вот же кто на наш огонёк тусоваться припожаловал! - а вслед за тем: - Опаздываешь, Потапыч! Четверть девятого уже! - и тут же: - Да ладно, ты ведь с больничного у нас, простим, но от "штрафного", Потапыч, тебе не отвертеться!

Штрафной стакан, заполненный по самый край, в момент, единым духом осушается. И тут же, будто музыка, звучит:

Унылая пора, очей очарованье,

Приятна мне твоя прощальная краса,

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса.

"Гы-ы-ы!"

И взрыв негодования:

- Да ты, Потапыч, поэтом стал на койке-то больничной! А ну-ка рассказуй, как до такого докатился! Ведь мы ж тебя уже, считай, похоронили! Ты ж три недели шланговал, а это ж почитай что месяц! Давай, Потапыч, всё как на духу нам докладай, а мы послухаем и сделаем оргвывод!

"Гы-ы-ы!"

И начинается рассказ...

Пожалуй что, не станем приводить его здесь полностью: читателю уже и так во всех подробностях известно о той круговерти событий, что, окрепнув, набрав силу и мощь, накатила стремительным вихрем и вовлекла, в конечном итоге, в орбиту своего неумолимого движения множество людей, изменив тем самым и ход их жизни и ход их судеб. А вот кое об чём мы, таки, вам обскажем, потому как скрывать нам нечего, да и вообще - темнить не в наших правилах: не по нутру нам так-то, не с руки! Итак...

***

Освещённая бьющим сквозь окна - в глазах смешинка! - солнцем, штаб-квартира деповских слесарей утихомирилась: затих звон посуды, пресеклись (а ну-ка молчок! роток на замок!) разговоры; слесаря же, превратившись в слух, поголовно развесили уши и замерли, тараща на рассказчика осоловело-шальные, коровьи какие-то, глаза. Даже муха, последняя оставшаяся в преддверии близкой уже зимы муха, и та, спустившись на рваный край жестянки с измазанной в томатной жиже килькой, застыла, ожидая, похоже, что же там скажет этот, с крупным, как Монблан, носом, явно волнующийся, не знающий даже с чего и как начать, человек.

Вот он отперхался. Пройдясь туда-сюда, присел на лавку, но тут же встал; несвязно бормоча под нос прошёлся вновь, потом ещё. С напрягом бросил слово, за ним другое, третье и... - завязалась речь.