– Тсс, не так громко. Мне вообще нельзя было звонить, тем более по этой линии. Если это обнаружится, то в самом лучшем случае меня просто вышибут с работы.
– Что случилось?
Генри покачал головой:
– Я звоню просто для того, чтобы ты перестал беспокоиться из-за Иштвана. Он здесь, живой. С ним все в порядке, так что тебе не нужно больше переживать. Это все, что я могу рассказать.
У Йенси сердце едва не выскочило из груди.
– Где «здесь», Генри? Я должен знать.
– Я не могу сказать. Но это не имеет значения. Главное, что с ним все в порядке.
– Он в заключении, да? Что с ним произошло?
– Да, здесь тюрьма. И я в ней работаю. Иштван заключенный. Позавчера я первый раз увидел его. Не живьем, на видео. С трудом его узнал.
– Что с ним случилось, что ты его едва узнал? – дрожащим голосом спросил Йенси.
Генри прижал палец к губам:
– Ты не представляешь, чем я рискую, рассказывая тебе все это.
– Но ты почти ничего не сообщил. Этого мало. Мне нужно знать, где ты находишься.
– Это секретная информация, – еле слышно прошептал Генри и поднес палец к кнопке отключения сигнала. – Поверь, я бы хотел сказать, но…
– Генри, подумай, через что мы прошли вместе, – торопливо проговорил Йенси. – Ты уже рассказал мне достаточно, чтобы нажить кучу проблем. Давай договаривай.
Он видел, что Генри колеблется, рука его застыла над кнопкой «Выкл».
– Прошу тебя, Генри. Я ведь твой лучший друг.
На мгновение нервозность Генри вдруг исчезла. Он едва заметно кивнул и произнес одно-единственное слово:
– Аспера.
После этого экран сразу же погас.
Аспера. Поначалу Йенси решил, что это название тюрьмы в каком-нибудь галактическом захолустье, но после краткого поиска понял, что ошибался. Ему удалось отыскать всего два объекта с таким названием: прекратившая существование школа на Земле и необитаемая, непригодная для жизни планета на краю Галактики, вдалеке от традиционных космических дорог. В сети нашелся снимок школы со спутника: старое обвалившееся здание, в котором явно никого не могло быть. Фотографий планеты отыскать не удалось. Судя по скудной информации, на ней имелись незначительные запасы полезных ископаемых, но доступ на Асперу, как для промышленных корпораций, так и для других желающих, был категорически воспрещен.
Итак, у него имелось только одно слово плюс отрывочные сведения, полученные от Генри, – слишком мало, чтобы прийти к какому-то заключению и разработать план действий. Можно было лишь предположить, что Иштван находится на этой якобы необитаемой планете.
Но с таким же успехом название Аспера могло относиться к чему угодно, например малоизвестному населенному пункту на любой из множества планет. Или он мог неверно расслышать, что сказал Генри. Возможно, это было слово «Асберра» или «Хаспаро». Йенси решил рассмотреть и такой вариант, но поиск среди похоже звучащих названий не дал ничего существенного.
В первый раз за долгие годы он получил явное подтверждение тому, что Иштван жив, и теперь задумался над тем, действительно ли он хочет отправиться куда бы то ни было за братом? Если его поместили в тюрьму, что можно для него сделать? Может, пусть лучше остается там? Но, хотел того Йенси или нет, чувство ответственности, уверенность, что он должен защитить старшего брата, не покидали его. Сейчас, когда он знает (или думает, что знает), где находится Иштван, разве можно не отправиться к нему? Даже если брата там нет, даже если не удастся его увидеть – по крайней мере, нужно попытаться.
Случалось, что за много дней Иштван не произносил ни слова. Бывали дни, когда он не понимал, кто он вообще такой. Как только маленький серый человек приступил к экспериментам с его телом, пробуя один за другим инструменты из шкафчиков, Иштван непроизвольно начал искать убежище глубоко внутри себя, пытаясь добраться до такого места, где он оказался бы в безопасности, откуда можно было бы наблюдать за происходящим со стороны и ничего не ощущать. Каждый раз, когда очередной метод не приносил результатов, серый человек использовал другой наркотик или пробовал все новые инструменты все бóльших размеров, и тогда к Иштвану снова возвращались чувства. Он забирался внутрь себя глубже и глубже, пока однажды не обнаружил, что дальше прятаться некуда. Тело его было наводнено болью и страданиями, и Иштван представлял, будто скрючился на крохотном островке, где также присутствовала боль, но не такая невыносимая, как всюду вокруг. Что он говорил своему мучителю, какие секреты выдавал, оставалось за гранью сознания. Язык как будто существовал сам по себе.