Катарсис

Некоторые пожилые, одолеваемые заполошными, навевавшими неизбывную горечь и залетейскую тоску мыслями, против воли вспоминали когда-то прочитанное о Годах Страха и Морока: крытые фургоны с надписями “Хлеб”, “Мясо”, “Молоко” тайно перевозили арестованных врагов народа, и никто не должен был догадаться, кто внутри, но – догадывались и молчали. Ознакомление с подобной неположенной литературой, понятно, отнюдь не поощрялось, ее в свое время изъяли из библиотек и книжных магазинов, но полностью уничтожить память о происходивших допрежь событиях столетней давности не смогли, хотя очень старались.

Разглядеть сквозь тонированные стекла стремительно мчавшихся автобусов лица пассажиров не представлялось возможным, да никто из редких пешеходов обочь трассы и водителей обгоняемых легковых и грузовых машин не горел особым желанием. Едут себе и едут по своим надобностям, кому какое дело…

Автобусы и эскорт сопровождения остановились на парковке у лишенного архитектурного изыска скучного девятиэтажного, цвета терракота, здания без балконов. Оно напоминало поставленный на попа спичечный коробок. В этот момент откуда-то с навершья ударила музыка и зазвучали записанные на пленку исполняемые хором слова замечательной, тешащей душу, известной всем жителям страны песни:

Ярко горят купола золотые

Над белой крепостью монастыря…

Все испытанья во славу Славишии

Ты одолела, родная земля!

Тихие улочки в сёлах и весях

К озеру тянутся, как ручейки.

Это – Славишии нежная песня,

Это – живые её родники.

Место, куда прибыли автобусы, считается одним из самых приманчивых на трассе между двумя главными городами страны. Нет ничего, пожалуй, более красивого, чем эта возвышенность – отсюда из маленького ключа начинает свой путь великая река, здесь же истоки других больших и малых рек, сотни озер, тысячи родников, по сути, возвышенность – основной источник пресной воды в Славишии – под землей тут покоится огромная сеть водоносных пещер.

На треугольном, омываемом с двух сторон полуострове расположен особый объект – вокруг полсотни гектаров векового могучего соснового и елового леса и колдовское озеро с удивительно прозрачной водой, метра на три видно и песчаное дно, и плавающие рыбки, над озером почти не бывает ветра, поскольку оно узкое, да к тому же окружено высокими, покрытыми лесом холмами, так что ветру здесь просто негде разгуляться. Помимо единственной дороги, к особому объекту

можно добраться по наплавному понтонному мосту через водоем.

Когда-то поблизости находилась дача тогдашнего Властелина, одноэтажный особняк был построен в 1938 году, строители были привезены из столицы, работы вели и под землей – сооружали бункер, предполагалось, что здесь можно будет укрываться во время войны; Властелин №1 был здесь лишь один раз и, изучив карту местности, не на шутку испугался: узкий полуостров, к даче ведет всего одна дорога, кругом темный лес; он обошел территорию, вернулся к машине хмурый и укатил, бросив напоследок зловеще-шелестящее: “Ловушька”…

Автор Давид Гай

В первое тридцатилетие века нынешнего на особом объекте изредка бывал другой Властелин, №2, которого, как и предшественника, обожал народ, которого убедили в том, что без этого великого не ростом, а умом и решительностью человека нет Славишии. Проверить эту сентенцию невозможно было до определенной поры, но с уходомВластелина, в свой срок покинувшего земную юдоль, выяснилось, что сентенция не вполне точна. Народ, удивительное дело, выжил и, высоковыйный и до конца не изуверившийся в обещанной ему особой миссии и роли на земле, двинулся дальше, попробовав, елико возможно, забыть остуду, окаянства, поношения и стать наконец-то хозяином своей судьбы.

Но поначалу людей охватила мгновенная, не поддающаяся объяснению, неподвластная разуму, безграничная и всеохватная, почти мистическая любовь к навсегда покинувшему их вождю, и даже вчерашняя ненависть (находились и такие!) оборачивалась если не любовью, то прощением; но при всем при этом, сквозь скорбную музыку, приглушенные, неэмоциональные голоса ведущих и гостей теле-и радиостудий, выступления ораторов на организованных митингах и собраниях трудовых коллективов слабо, еле уловимо, с почти нулевыми децибелами, словно сам по себе, доносился вздох облегчения, он пробивался почти так же, как некогда в приемниках, продираясь сквозь мощные глушилки, потрескивал, шелестел, пищал желанный “Голос Заокеании”; вздох этот исторгали не только живые, одушевленные обитатели огромной страны, но, казалось, почва, вода, воздух, деревья, строения, звери, птицы, рыбы, насекомые, у этого вздоха не было имени, пола, возраста, адреса, он был безымянным, принадлежавшим не кому-то отдельно, а всем вместе, он стелился по земле подобно туману, когда в нем не видать ни зги…