Катастрофа. История Русской Революции из первых рук

Однако, когда позже я сказал ему, что он должен готовиться к дальнему путешествию, он остался совершенно спокоен. Это было в конце июля. С начала лета вопрос об императорской семье привлекал к себе слишком много внимания, доставляя нам немало беспокойства. Люди стали вспоминать забытые эпизоды царского правления, когда реакционеры, казалось, обнадежились, а их противники наполнились ненавистью и жаждой мести. Дисциплина царскосельского гарнизона слабела, и я опасался, что в случае новых волнений в Петрограде Александровский дворец окажется не в безопасности. Кроме того, агенты-провокаторы начали распространяться слухи о контрреволюционных заговорах и попытках похитить царя, которые быстро распространялись в гарнизоне. Однажды ночью автомобиль прорвался через забор дворцового парка и, как говорят, пытался добраться до дворцовой территории. Конечно, это было не что иное, как хулиганство. Но все же мы были вынуждены поставить дополнительную охрану там, где был сломан забор. Однако тревожные слухи продолжали распространяться, и в конце концов я решил временно перевести царя и его семью в какое-нибудь отдаленное место, в какой-нибудь тихий уголок, где они привлекали бы меньше внимания. Хотя правительственное расследование действий клики Распутина оправдало императрицу, королевская семья не могла быть отправлена за границу, потому что Великобритания отказалась оказывать гостеприимство родственникам своего правящего дома во время войны. Их нельзя было безопасно отправить в Крым, поэтому я выбрал Тобольск, место действительно отдаленное, без железнодорожного сообщения, и которое зимой было почти изолировано от мира. Губернаторский дом в Тобольске был довольно удобен, и для семьи можно было устроить сносное жилье.

Мы готовились к их отъезду в строжайшей тайне, ибо огласка могла привести к всевозможным препятствиям и осложнениям. Не все члены Временного правительства были извещены о местонахождении императорской семьи. На самом деле его знали всего пять-шесть человек во всем Петрограде. Легкость и успех, с которым мы организовали отъезд, показали, насколько к августу укрепился авторитет Временного правительства. В марте или апреле было бы невозможно переместить царя без бесконечных консультаций с Советами и т. д. Но 1 августа царь с семьей выехал в Тобольск по моему личному приказу и с согласия Временного правительства. Ни Советы, ни кто-либо другой не знали об этом до тех пор.

Когда была назначена дата отъезда, я объяснил царю ситуацию и велел ему готовиться к путешествию. Я не сказал, куда он едет, а только посоветовал ему взять как можно больше теплой одежды. Государь внимательно слушал, и, когда я сказал ему, чтобы он не беспокоился, что это делается для пользы его семьи, и вообще пытался его успокоить, он посмотрел мне прямо в лицо и сказал:

— Я не беспокоюсь. Мы вам верим. Если вы говорите, что это необходимо, я уверен, что так оно и есть. — Он повторил, — мы вам верим.

Когда он это сказал, я вспомнил другую сцену, имевшую место в былые дни, — суд над этим замечательным человеком, Карлом Траубергом, главой Северной террористической организации, в Петроградском военном окружном суде. Эта организация имела уже много успехов и готовилась к еще более серьезным нападениям, в том числе на великого князя Николая Николаевича, Щегловитова и других. Трауберга собирались приговорить к смертной казни. Председательствовал генерал Никифоров. Он был жестоким и циничным человеком, для которого не было ничего святого. На протяжении всего процесса Трауберг отличался мужественным поведением, как истинный революционер. Спокойно, мужественно и без колебаний он давал показания против себя, чтобы выгородить друзей. Когда прокурор попытался поставить ему подножку и уличить в противоречии с самим собой, судья, со свойственным ему цинизмом, повернулся к прокурору и строго сказал: «Суд верит Траубергу, суд знает, что он говорит правду». Я помню, как вспыхнуло от радостной гордости лицо подсудимых, и как было общее движение в суде — дань нравственной победе революционного духа. Через два дня Карл Трауберг был повешен «по приказу Его Величества».

Все это мельком вспомнилось мне, когда я взглянул на Государя. Думаю, в моих глазах он прочитал торжество, ибо, когда он сказал: «Мы вам верим», я почувствовал, что все, кто погиб за победу великой Революции, наконец отомщены. Он мне поверил! Он, самодержец, никому особо не доверявший, доверил себя и своих детей Революции. Не я, а сама Революция победила архиреакционера. Толпа, пьяная от крови, не может понять такой мести, такого триумфа. Убийцы, ныне находящиеся у власти в России, и все так называемые «практичные политики» улыбнутся такой наивности, но я убежден, что это единственный вид мести, достойный великой Революции, которая всегда должна представлять собой торжество человеческой доброты и милосердия.