Катастрофы сознания

Дзэнский принцип естественности образа, исходящий из восприятия природы как главного всеобщего начала, не отводит человеку какой-либо исключительной роли. Мир не рассматривается как арена человеческий деяний, на которой человек — герой и творец. В эстетике дзэн человек выступает как одно из явлений природы и находится с ней в нерасторжимом единстве.

Во всех школах буддизма (в том числе в дзэн) смерть понимается не как распад, а как перегруппировка и воплощение в ином обличье той совокупности элементов, которая одна только и является нашей подлинной природой. В этом смысле индивидуальное «Я» бессмертно, как бессмертна сама природа.

Личность в западном ее понимании, как совокупность психических процессов и состояний, объединенных на основе так называемой «Я — концепции», в дзэн отрицается. Напротив, перестройка сознания настоятельно требует избавления от понятия индивидуального «Я», противостоящего окружающему миру, и замены его чувством неразрывного единства с ним. Принципиально важно в этой связи, что речь идет именно об эмоциональном ощущении растворения в океане бытия, а не о рассудочном понимании необходимости такового…

Для дзэн характерна концепция быстротечности, эфемерности и призрачности жизни. Но в то же время она связывает все кратковременное с понятием прекрасного. Дзэн эстетизировал недолговечное текущее мгновение — цветение вишни, капельки росы. Соответственно, и жизнь человека считалась тем прекраснее, чем она короче, особенно если это ярко прожитая жизнь. Согласно этикету смерти, культивировавшемуся среди буддистов, каждый человек (независимо от того, где его настигла смерть, в постели или на поле брани), должен умирать легко и красиво, с улыбкой на лице. Стоны, слезы, отчаяние всячески порицались и осуждались.

В произведениях Кавабата нет образа героя-воина. Он и жизнь рассматривает не с точки зрения героики, а ищет лирику в обыденности. Как и искусство дзэн, произведения Кавабата не замыкаются в сфере исключительного, наоборот, самые рядовые явления и предметы становятся объектом художественного осмысления.

В октябре 1968 г. Кавабата Ясанури была присуждена Нобелевская премия по литературе. Но былые время проходили, работать становилось все сложнее.

Это было время, когда писатель усиленно работал над созданием нового романа. Вещь эта ему давалась чрезвычайно трудно. Как никогда ранее. И Кавабата не щадил себя, мучительно переживал не покидавшее его бессилие. Искал средств, чтобы справиться с задуманным произведением. Страдал бессонницей. Изводил себя лекарствами… Ничто не помогало. Но сознание не мирилось с творческой беспомощностью, которая, как и болезнь, вынуждает к одиночеству. Одиночество влечет к сосредоточению…

Кавабата трудился на износ. Он всегда был напряжен, эмоционально динамичен. Труд для него всегда был высшим смыслом, радостью, счастьем.

Николай Федоренко — востоковед и эссеист, который встречался с Кавабата незадолго до его смерти, писал: «Мыслимо ли предполагать, что зловещая тень уже легла на очаг писателя? А может быть он стремился увидеть случай преодоления необратимого времени, самой фатальности? Впрочем, это вопросы, которым, видимо, суждено остаться без ответа.»

Кавабата понимал, конечно, что жить ему на свете не так много. Что ни день — все уже становилась стежка. Жизнь буквально пролетала мимо, не оставляя времени для досуга. Его страсть — рукописи. И никому, пожалуй, он не верил: ни врачам, ни лекарствам, ни словам, одному только сердцу. «Человек, — по выражению китайского поэта Лу Ю, писавшего в тринадцатом веке, — должен жить по велению души». И в слабом, небольшом его теле царил неукротимый дух. Вечная философия Кавабата, напоминающая слова Хемингуэя: «Человека можно уничтожить, но нельзя победить». У Кавабата кончалась дорога. Дорога жизни. Сжимался жесткий круг. А он продолжал удерживать внимание «долгих дум». Умел вознаградить собеседника за «утраченное время».

16 апреля 1972 г. 72-летний Кавабата Ясунари кончает жизнь самоубийством в уединенном курортном городке Дзуси в окрестностях Токио.

Быть может, писатель услышал свой час? Или руководило им сознание, что непогашенного долга не осталось в его жизни? Может быть, он был слишком одинок среди людских толп и в его жестокую тоску, в ищущее ответа чувство, в его одиночество и смятение души вошло большое, неисчерпаемое страдание, ужас жизни?

Он не оставил завещания или письма. Неожиданное самоубийство писателя поразило всех, и даже в это время в Японии выдвигаются всевозможные версии.

Один из ведущих прозаиков, президент Ассоциации японских писателей Фумио Нива, в своем заявлении подчеркнул: «Не было никакой причины, которая побудила бы Кавабату прибегнуть к подобному акту».

Другой известный писатель — Ясуси Икоуэ подтвердил, что месяц назад встречался с Кавабатой и не заметил никаких признаков приближающейся трагической развязки.

Кавабата был кротким человеком, жил уединенно. Всемирная известность принесла с собой и нежелательное для него назойливое внимание прессы. Писатель очень тяготился этим.