Каторжник император. Беньовский

   — Панове, в городе Баре в Подолии в ближайшие дни соберётся съезд шляхты, — начал свою речь Пулавский. — Соберётся весь цвет польского и литовского дворянства. Инициатива принадлежит братьям Красинским, его преосвященству епископу Адаму и другим достойнейшим лицам. Цель этого благородного собрания — создать новую конфедерацию, бросающую вызов королю Станиславу и его русским союзникам. Я тоже спешу в Бар, где должен буду доложить нашим высоким руководителям, какими реальными силами могут располагать конфедераты на Виленщине. Мы надеемся, что каждый поместный шляхтич не только сам возьмёт в руки боевой меч, но и выступит во главе своего собственного вооружённого отряда.

Руководители конфедерации будут вправе наделить предводителей отрядов воинскими званиями вплоть до генеральских. Успешные боевые операции, которые нанесут серьёзный урон противнику, могут поощряться более высокими воинскими званиями. Готовы ли вы, Панове, встать под знамёна конфедерации?

Нестройный гул голосов прервал оратора. Раздавались реплики:

   — Какой может быть разговор, пан Франц...

   — Мы одна семья.

   — Готовы, коли церковь с нами.

   — Ещё бы, сам преосвященный Адам благословляет нас...

   — Если я, мелкопоместный владелец, смогу выставить лишь нескольких воинов... На какой чин могу рассчитывать?

   — Ваш отряд вольётся в более крупный. А вы, как дворянин, всё равно получите офицерский чин. Подхорунжего, например, — пояснил мелкопоместному дворянчику Пулавский. — А теперь пусть каждый назовёт свои боевые силы. Начнём с вас, барон.

   — Я мог бы выставить тридцать всадников, — ответил Беньовский. — Десять из них полностью вооружены, прекрасно владеют военным делом. Эти научат сражаться остальных. Безоружные овладеют оружием в первой же удачной вылазке. Оружие позаимствуем у короля и русских генералов.

   — Достойный ответ, — удовлетворённо сказал Пулавский. — Пан Генский по возрасту и состоянию здоровья не решается сам выступить в поход. Но даёт вооружённых людей, которых мы присоединим к вашему отряду. Кроме того, к вам вольются мелкие отряды. Так что под вашим командованием, барон, окажется добрая сотня.

   — Но позвольте один вопрос, пан Франц... Я как участник Семилетней войны, прошедший не одно сражение...

   — Понимаю вас, барон. Вы хотели бы спросить, будет ли ваш военный опыт оценён должным образом. Отвечу: непременно будет оценён. Такие люди, как вы, нужны нам. Поэтому-то вы и становитесь во главе крупного отряда. А что касается звания... Пока вы капитан. Только до первого победного сражения. Победы принесут вам звание полковника.

«Недурственно», — подумал Беньовский. Слова Пулавского разожгли в нём честолюбие. Будет он непременно полковником, будет и генералом. Генералом, которому нет и тридцати. Чем, в конце концов, служба у конфедератов хуже службы королю или императрице? Поможет Бог, станет он одним из предводителей конфедератов, решающих судьбы Речи Посполитой. Да поможет Бог!

Когда ближние гости разъехались, а дальние разошлись по отведённым им покоям, Беньовский уловил момент, чтобы остаться наедине с Генским.

   — Пан Болеслав, я ведь сам собирался сегодня к вам, да только по иному делу.

   — По какому же, мой дорогой?

   — По сердечному. Намеревался просить руки Фредерики.

   — Вот порадовал старика. Я ведь, откровенно говоря, начинал догадываться, что к этому дело идёт. То-то вы с нашей Икой по укромным уголкам шушукаетесь. А как она?

   — Как батюшкина воля, говорит...

   — В доме Генских родительскую волю уважают. Так что же мы с тобой поделаем, голубчик? Война ведь...

   — Да, война.

   — Ты же венгр. Что тебе наши шляхетские свары? Можешь и не участвовать в баталиях. Никто не осудит.

Беньовский видел, что пан Болеслав хитрит и осторожничает. Он уклонился от участия в будущих боевых действиях конфедератов вовсе не потому, что был так уж дряхл и немощен. Все разговоры о преклонном возрасте и хворях были лишь хитрой игрой. Ведь ему ещё не было и пятидесяти. На самом деле Генский выдавал себя за убеждённого единомышленника конфедератов, но не хотел компрометировать себя в глазах королевской власти и идти на открытый разрыв со Станиславом и его русскими союзниками. Лучше выждать момент, когда перевес сил сложится явно не в пользу короля. Такую выжидательную позицию занимали многие шляхтичи. К ней подталкивал пан Болеслав и своего будущего зятя.

Морис Август, кажется, разгадал Генского и сказал запальчиво:

   — Беньовский трусом никогда не был. В Польше я стал поляком и не хочу отделяться от шляхты.

   — Достойно сказано, — с напускным восхищением произнёс Генский и подумал, что старшую дочку всё же придётся отдать этому молодцу. Засиделась девка в невестах. Ещё год, два, и старой девой назовёшь. А там ещё две подросли, Зося и Марыся.

   — Давай-ка поступим так. Объявим о вашей с Фредерикой помолвке. А после первой победы приедешь к нам полковником... Тогда и свадьбу сыграем. Да такую, чтоб всему воеводству запомнилась. Приданым дочку не обижу. Любимица она у меня.

Пан Болеслав крикнул слугу и зычно приказал:

   — Зови сюда пани Доменику, панночек! Да поживее!

Глава третья