Катрин Денев. Красавица навсегда

Пятидесятилетнюю Денев не смутила довольно рискованная любовная сцена в машине, которую, правда, в окончательном монтаже сильно подрезали. Ей, заслуженной артистке, пришлось по роли получить от своего молодого партнера Венсана Переса порцию унижений и даже пощечину. Но любовные страсти было играть куда привычнее, здесь Денев чувствовала себя более искушенной и менее уязвимой. Гораздо большим драматизмом были наполнены для нее отношения с Камиллой. Когда на официальной премьере в Ханое вьетнамцы говорили, что не понимают, как их соотечественница могла бросить ребенка, Денев с ними спорила, говорила: вам легко морализировать, надо спросить у тех, кто побывал в концлагерях. Но сама она вместе с Элианой, кажется, так до конца и не простила Камиллу, которая зачеркнула свое прошлое, оставила всех своих любимых, чтобы не сойти с ума.

Денев, работая над образом Элианы, особенно много думала о том, как показать сложность этого характера. Она уже давно поняла, что самая большая опасность для актера состоит в стремлении соблазнить и понравиться. Элиану в общем-то не за что упрекать, и тем не менее в этой монументальной женщине есть свои трещины и слабости. Она с достоинством аристократки общается с рабочими на плантации, зная, что среди них могут быть опасные бунтари. Но оставшись одна в доме, становится частью своего вымирающего декадентского класса и велит слуге набить трубку опиумом. Она, убаюканная мнимой стабильностью колониального режима, не может понять и принять перемен. Как пишет Роджер Иберт, «французы, судя по фильму, так и не поняли, что произошло в Индокитае, и они не одиноки» (имеются в виду американцы; там же). Элиана, как и другие герои фильма, бессильна перед произволом, политическим авантюризмом и перед проблемой совести, а для сильных натур чувствовать себя слабыми почти невыносимо. Именно оказавшись в центре трагедии, они показывают свое нравственное лицо.

Героиню «Индокитая» на родине признали французской женщиной в лучшем смысле этого слова. Так же в свое время признали символом свободной француженки Марион из «Последнего метро». Через тринадцать лет после триумфа у Трюффо Катрин Денев отметила свое приближающееся пятидесятилетие тем, что получила от соотечественников второго «Сезара». Триумф праздновал и Режис Варнье: «Индокитай» отхватил пять «Сезаров», «Золотого глобуса», присуждаемого иностранными журналистами, аккредитованными в Голливуде, и попал в номинацию на «Оскар».

Что особенно сенсационно, в главную актерскую номинацию, куда обычно и близко не подпускают неанглоязычных претенденток, включили Катрин Денев за роль Элианы. Актриса оказалась пятой в истории «Оскара» номинированной француженкой – после Симоны Синьоре, Анук Эме, Изабель Аджани и Мари-Кристин Барро (из них победила только первая).

Весть об этом застала Денев ночью в миланском отеле, куда ей позвонил из Лос-Анджелеса представитель компании, занимавшейся прокатом «Индокитая» в Америке. Узнала она и о том, что ее главными соперницами в пятерке оскаровских номинанток будут Сюзен Сарандон (ее лесбийская партнерша по «Голоду») и Эмма Томпсон. Катрин вспоминала впоследствии, что не заплакала от счастья и не открыла бутылку шампанского, а приняла две таблетки и витамин С, поскольку болела гриппом.

Она уже привыкла относиться к своим удачам не слишком серьезно: «В пятьдесят лет неловко радоваться от того, что благодаря фортуне стала «королевой на день». Тем не менее Денев как настоящий боец культурного фронта отправилась в Голливуд вместе с Варнье и продюсером Эриком Уманом и занялась промоушном «Индокитая». Именно фильма в целом, а не только своей роли. Потому что у него были реальные шансы на победу, а у нее – призрачные.

«Обожаю мелодрамы», – сказала Денев по поводу своего семидесятого фильма. В Голливуде с ней были согласны. Культивируя и романтический эпос, и мелодраму, и постановочные суперфильмы, здесь не могли не полюбить жанр колониального киноромана. Но этот жанр долго оставался привилегией Европы, тщетно пытавшейся придать ему заокеанский размах. Одним не дано генетического чувства большой колониальной истории, другим – сегодняшней имперской мощи голливудской метрополии.

Сколько ни делалось в Америке фильмов о третьем мире (вспомним хотя бы оскароносный «Из Африки» Сидни Поллака), в них были роковая любовь, приключения, экзотика, военные авантюры, шпионские интриги – все кроме колониального миссионерства. А если и было, как в «Миссии» Ролана Жоффе, то приходилось встать на точку зрения европейца. К собственной киномифологии страны, породившей вестерн и «Унесенных ветром», колониальный жанр отношения не имел. Потому что, как и в России, миссионерство ограничивалось здесь собственной территорией. И было гораздо легче произвести какой-нибудь античный «пеплум» про мифологических гладиаторов и клеопатр, чем что-то стильное из Викторианской эпохи.