Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

Проводимое в ГВП следствие опиралось на завершенное и подписанное 2 августа 1993 г. заключение комиссии ученых-экспертов^{23}. Этот составленный квалифицированными юристами, историками и медиками документ, написанный с позиций примата международного права, ставил комплекс вопросов задержания польских граждан во второй половине сентября 1939 г. и в последующий период как военнопленных, правомочности их содержания в этом качестве, а затем уничтожения. Были рассмотрены обстоятельства преступления, его причины и мотивы. Развенчивалась «официальная советская версия», базировавшаяся на фальсификации комиссии Бурденко. Были сделаны выводы о подлинных виновниках преступления и их ответственности.

Экспертиза российских ученых была с удовлетворением принята польскими коллегами и опубликована в специальном бюллетене издательства «Карта» «Россия и Катынь», спонсированном всепольским Комитетом научных исследований^{24}.

Польское общественное мнение стало возлагать большие надежды на благоприятную атмосферу, возникшую вокруг Катынского дела и обещавшую его быстрое и конструктивное окончание.

Во время первого официального визита Президента РФ Б.Н. Ельцина в Польшу (24—26 августа 1993 г.) как продолжения двустороннего диалога на высшем уровне в совместной российско-польской декларации отмечались, в частности, позитивные результаты майской встречи 1992 г. в Москве, которая «дала важный импульс процессу преодоления негативного наследия прошлого». В декларации также заявлялось следующее: «В атмосфере взаимопонимания и доброй воли были выяснены обстоятельства катынского преступления, виновники которого будут наказаны. Предпринимаются усилия для восстановления справедливости в отношении жертв сталинских репрессий и преступлений. Достигнут прогресс в обеспечении свободного доступа к архивам на территории России и Польши»^{25}. Специально обсуждался вопрос об оформлении двустороннего соглашения об охране захоронений и мест памяти жертв войн и репрессий. Со стороны Б.Н. Ельцина, посетившего Катынский памятник в Варшаве и возложившего к нему цветы с торжественным жестом уважения и покаяния, это было не только веление души, но символическая просьба о прощении от имени российского народа. В еженедельнике «Московские новости» была опубликована фотография Б.Н. Ельцина, склонившегося у памятника жертвам катынского злодеяния со словом «простите»

^{26}.

В Российской Федерации был предпринят ряд шагов для обеспечения доступа польских исследователей в закрытые ранее архивы и фонды. Развернулась совместная подготовка российско-польского издания документов «Катынь: Документы преступления»^{27}

.

Менее чем через месяц после визита Ельцина в Варшаву, 21 сентября 1993 г., впервые в истории страны был введен в действие закон «О государственной тайне», который перевел область информационных ресурсов государства из внутриведомственной сферы в сферу, регулируемую законодательно. Отныне решение вопроса об отнесении сведений к государственной тайне оказалось в пределах компетенции Президента РФ, а правительство обязывалось организовать его исполнение. Были четко определены принципы и характер засекречиваемых сведений, равно как сведений, не подлежащих засекречиванию. В число последней категории были включены сведения «о фактах нарушения законности органами государственной власти и ее должностными лицами». Если же должностные лица принимают решение о засекречивании такого рода сведений, они «несут уголовную, административную или дисциплинарную ответственность в зависимости от причиненного обществу, государству и гражданам материального и морального ущерба»^{28}. Закон о государственной тайне создал совершенно новый климат в стране, сделал невозможным безнаказанное совершение и утаивание органами власти и должностными лицами преступлений, подобных учиненному в отношении польских военнопленных в 1940 г.

Резонансом введения в жизнь этого закона стали покаянные публикации бывших руководителей КГБ. Прослуживший в органах госбезопасности 45 лет (с 1946 г.) и дослужившийся до первого заместителя председателя генерал армии Ф.Д. Бобков в мемуарах «КГБ и власть» дает особый раздел «Секретность и перестраховка». Он признает, что «охрана государственных тайн принимала гипертрофированные формы и в конце концов перешла все границы». «Разумеется, — пишет Бобков, — защита секретов необходима. Об этом заботятся спецслужбы всех стран, но, когда так называемая „государственная тайна“ наносит прямой вред самому государству, когда на этой почве возникают нежелательные конфликты, стоит подумать: а нет ли в данном конкретном случае желания принимающего решение укрыться за покровом секретности»^{29}.