Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

Он повернулся к двери, позвал кого-то, и через порог шагнул человек. Алатристе узнал его – тот самый бородатый крепыш, с которым он чуть не столкнулся на почтовой станции. Малатеста приказал ему немного ослабить путы, а покуда тот выполнял поручение, приставил кинжал к горлу капитана, чтоб не вздумал воспользоваться представившейся возможностью. Когда они вновь остались вдвоем, он спросил:

– Пить, наверно, хочешь?

– Чертовски.

Малатеста, спрятав кинжал в ножны, поднес к губам Алатристе сосок бурдюка, при этом очень внимательно разглядывая капитана. При свете фонаря капитан тоже видел устремленные на него глаза – черные и твердые, как полированные агаты.

– Ну, теперь выкладывай, с чем пришел.

Итальянец улыбнулся, как бы призывая к христианскому смирению и приятию неизбежного. В подобных обстоятельствах это было малоутешительно. Затем почесал в ухе, будто прикидывая, какое действие произведут его слова, и наконец ответил:

– Укладывайся в дорогу.

– Тебе, что ли, поручено спровадить меня?

Малатеста пожал плечами в том смысле, что не все ли, мол, равно, а вслух сказал:

– Да наверно…

– И кем же?

Малатеста медленно, не сводя глаз с капитана, мотнул головой и ничего не ответил. Потом встал, поднял с пола фонарь и, уже направляясь к дверям, уронил:

– Врагами ты обзавелся уже давненько…

– Кем еще, кроме тебя?

Послышался сиплый смешок.

– А я тебе не враг, капитан Алатристе. Я – твой противник. Разницу понимаешь? Противник тебя уважает, даже если убивает в спину. Враги – дело другое… Враг презирает тебя, даже если душит в объятиях и поет тебе осанну.

– Хватит разглагольствовать. Зарежешь меня как собаку.

Малатеста, уже собиравшийся захлопнуть за собой дверь, помедлил, склонил голову набок. Он словно раздумывал, надо ли что-нибудь отвечать на это. Потом прибавил:

– Насчет собаки – это, конечно, звучит грубовато. Но по сути – верно.

– Сволочь ты.

– Держи себя прилично. Вспомни, как ты недавно заявился ко мне в гости… Может, послужит тебе утешением то, что юдоль земную ты покидаешь в хорошей компании.

– Это кого же ты имеешь в виду?

– Угадай.

Покуда капитан соображал, сколько будет дважды два, итальянец терпеливо и благопристойно ждал у двери.

– Не может быть! – наконец высказался Алатристе.

– Мой соотечественник, некто Данте Алигьери, уже высказался по этому поводу, – ответил итальянец. – Примерно так: «Роса favilla gran fiamma seconda…»[31]

– Неужели опять король?

На этот раз Малатеста не ответил. Лишь улыбнулся пошире, глядя на ошеломленного капитана.

– Меня это нимало не утешает, – пробормотал тот.

– Могло быть хуже. Это я тебя имею в виду. А так – вот-вот попадешь в анналы.

Алатристе пропустил это замечание мимо ушей.

– Иными словами, кто-то хочет выбросить короля из колоды… И сделать это моими руками?

В подвале снова раздался сиплый смех итальянца.

– Я ничего вам не говорил, сеньор капитан… Но если что-то и может доставить мне удовольствие в тот миг, когда я буду отправлять вас к праотцам, так это твердая уверенность, что никто не упрекнет меня в убийстве человека невинного или слабоумного…

– Я люблю тебя, – повторила Анхелика.

Темнота скрывала ее лицо. Я постепенно приходил в себя, будто просыпаясь от сладостного сна, но при этом сознание оставалась ясным. Руки Анхелики все еще обвивали меня, и она была так близко, что мне казалось – мое сердце стучит и колотится об ее полуобнаженное, шелковисто-гладкое тело. Я открыл рот, чтобы сказать, что и я ее люблю, но с губ моих слетел лишь истомленно-блаженный стон. Теперь уже ничто на свете не сможет разлучить нас, мелькнуло в отуманенной голове.

– Мальчик мой… – сказала она.

Глубже зарывшись лицом в ее растрепавшиеся волосы, я проскользил пальцами вдоль нежного изгиба ее бедра и прильнул губами к ямке меж ключиц – к тому месту, где расходилась шнуровка полураскрытой сорочки. Ночной ветер завывал в печных трубах, грохотал по крыше, а здесь, среди смятых простынь, царил глубокий покой. Все осталось снаружи, а здесь были только наши сплетенные юные тела и эти гулкие, мало-помалу затихавшие удары сердца. Внезапно, словно бы в некоем озарении, я понял, что проделал весь долгий путь из Оньяте в Мадрид, через подвал инквизиции к фламандским полям, а оттуда – в Севилью и Санлукар, пережил столько испытаний и чудом уцелел посреди стольких опасностей для того лишь, чтобы стать мужчиной и оказаться этой ночью в объятиях Анхелики де Алькесар. Своей ровесницы, назвавшей меня сейчас «мальчик мой». Женщины, обладавшей, казалось, таинственной способностью управлять моей судьбой.

– Теперь ты должен будешь на мне жениться, – прошептала она. – Когда-нибудь…