Каверин

И о Константине Федине, приведя жестокую цитату из А. И. Солженицына, сравнившего Федина с Дорианом Греем, у которого все пороки отражал портрет, а многолетнему председателю Союза писателей «досталось принять своим лицом», Каверин написал: «Да, память о свободной дружбе в свободной „долитературе“ еще долго занимала маленький краешек в этой истасканной компромиссами холодной душе. Но пришел час, когда и он затушевался, растаял, отступил перед всемогущей „заменой“…»

И подобных «превращений» на веку Вениамина Александровича Каверина встречалось немало.

В «Двухчасовой прогулке» писатель сближает науку и литературу, что называется, открытым приемом: совсем не случайно Осколков вспоминает, как, выступая в Московском микробиологическом обществе, Шумилов высмеял Врубова, назвав его «гением обусловленности». Давайте и мы вспомним, что именно так определил Константина Федина Вениамин Александрович Каверин, а вспомнив его работу об Осипе Сенковском, мы вновь невольно обратимся к тем двум философиям, одна из которых, по сути, означала то же самое.

На последних страницах романа, когда Коншин отправляется на свою привычную «двухчасовую прогулку», он вновь видит на лесной дорожке дуб с красной отметиной, предназначенный к спиливанию. В прошлый раз, когда он шел здесь, дуб стоял, словно мертвый, а теперь на нем появилась «большая зеленая ветвь. „Держись, старик!“ — говорит ему Коншин». И в памяти мгновенно возникает дуб из эпопеи Л. Н. Толстого «Война и мир» как вечный символ возрождения, продолжения жизни…

Стоит обратить внимание и еще на одно открытое сопоставление. Приведенные выше слова Коншина переплетены со словами автора, «неожиданно» вторгшегося в повествование: «Проза не растет, как лопухи и лебеда, она строится, как город. План этого города лежит перед глазами, меняясь, повинуясь воле автора, который знает, где живут и встречаются (или не встречаются) его герои. Улицы, как воспоминания, переливаются одна в другую, сталкиваются на перекрестках, упираются в тупики, заставляя пешехода пользоваться проходными дворами… Впрочем, если роман не похож на строящийся город, он напоминает фрегат с выгнутыми от ветра парусами. Фрегат плывет к берегу, трудный путь позади. Книга начинает сама писать себя, и подчас нелегко остановить разлетевшуюся руку. Брошен якорь не по расписанию, не в угаданный заранее час.

И, покинув корабль,

натрудивший в морях полотно,Одиссей возвратился,пространством и временем полный…

…Герои заняли свои места и нетерпеливо ждут воплощения. Они видят себя не так отчетливо, как видит их автор… Становится ясно, что в орбиту работы должно вторгнуться Знание… Это — знание последовательности, с которой одни события следуют за другими». А затем автору, «как и Коншину, начинает мерещиться, что за главным он не разглядел самого главного. Что значительные подробности пробежали рядом с ним и догнать их, оценить их так и не удалось».

Если сравнить это размышление Вениамина Александровича Каверина с теми раздумьями, с которыми каждый раз отправляется на свою прогулку Петр Коншин, мы увидим невымышленную связь, и она предстанет той путеводной нитью, что ведет к мыслям о нравственности в профессии. И еще одна связь кажется очень любопытной.

Так или иначе всё разрешилось: кроме твердой позиции в институте, Коншин обрел семью — Машу и родившуюся у них дочь Настеньку; Осколков, жалкий и потерянный, ночи напролет проводит в катране и, если бы не помощь Паоло Темирова, «он давно умер бы где-нибудь в канаве»; умер профессор Ватазин, на которого делала ставку Леночка Кременецкая, — о ее судьбе не рассказано, но подобные ей всегда остаются в выигрыше…

«— Ты написал сказку», — говорит автору один из друзей. «И автор задумывается. Может быть, он всю жизнь пишет сказки?» В этих скупых словах просвечивает тот долгий и сложный путь, который проделал Каверин от первых своих произведений, полных сказочного, фантастического духа в стиле Гофмана, Шамиссо, Тика, — до сказочного цикла о городе Немухине и повести «Верлиока», речь о которых пойдет в следующей главе.

А пока — вернемся к разговору о романах, посвященных науке, и от них проложим прямой путь к произведениям об искусстве, чтобы еще раз доказать взаимообусловленность и органичную взаимосвязь проблем.

В исследовании О. Новиковой и Вл. Новикова есть любопытное рассуждение о том, что прием «двойных портретов» пронизывает буквально все произведения Вениамина Каверина в прямом противопоставлении героев и их позиций, очерченных порой отчетливо и ярко, а порой недостаточно определенно.