– Это ты понимаешь, а парни, они мальчишки глупые. Ветер ещё в головах гуляет. Вот и затеяли замятню. Ну да, слава богу, обошлось. Я это всё не к тому.
– А к чему?
– Я про Святослава начала. Так вот, сын, запомни. Сам он казак добрый. Да ещё и из наших, родовых. В общем, плохого он тебе не желает, но вот к вере своей старой привести может. А ежели о том поп наш прознает, всем нам плохо будет. Не любят долгогривые тех, кто старых богов почитают. А он за тобой и так присматривает.
– Знаю, – скривился Матвей. – Всё норовит меня на богомолье к мощам святым отправить.
– Так, может, и съездить?
– Угу. Вот только, ежели его самого там не будет, так он тут же скажет, что никуда я не ездил, а вместо богомолья в трактире пиво пил, – фыркнул Матвей.
– Этот может. Он ведь по сию пору, как в дом ни войдёт, норовит всё вокруг святой водой окропить, и главное, чтобы на нас с отцом поболе попало.
– Дурак он, поп наш, – презрительно усмехнулся парень. – Сам толком в Бога не верует, а других поучать берётся.
– Тихо ты, дурень, – осадила его Настасья. – Всё одно другого в станице нет. В общем, ты помни, что коль начнёшь со Святославом на капище ходить, люди приметить могут и попу донести. А там и до беды недалече.
– А как они узнают, что я не к старику, а на капище ходил? – иронично уточнил парень. – К тому же он ещё и лечить умеет.
– Умеет. Да только как бы лечение то после боком не вышло, – фыркнула Настасья. – Поп же первым делом завопит, что лечение то от лукавого, а значит, и Святослав, и хутор его спалить дотла нужно.
– Я его дурака тогда сам спалю, – разозлился Матвей.
– Ты чего звереешь, Матвей? – испуганно охнула женщина, прикрывая рот ладошкой. – Вот ведь норов пращуров. Ажно глаза как у волка сверкнули. И вправду лютый, – растерянно проворчала она, мелко крестясь.
– Я, мать, не на тебя злюсь, а на дурака этого долгогривого. Нашёл, с чем шутки шутить. Не узнает он ничего. Святослав решил меня наследником по науке воинской прозвать. А на капище я ходить не стану. Не нужно мне это.
– Через Елизара решил, – понимающе вздохнула Настасья. – И то сказать, более-то ему и назвать так некого. Своих сынов не осталось. Все в боях полегли лютых. Из тех, кого он сам учил, почитай Елизар да Семён с Андреем остались.
– Погоди. Семён – это Катерины порченой отец, что ли? – удивился Матвей.
– Он. Прежде справный казак был, пока спину не повредил. Теперь вот мается.
– Выходит, и Катерина тоже родовая?
– Глянулась девка, – понимающе усмехнулась женщина. – И то сказать, красавица, каких поискать. Ты уж сам думай, как жить станешь. Людям ведь рты не заткнёшь.
– А то про меня и так мало болтают, – отмахнулся Матвей. – К тому же я ещё и сам ничего толком не решил. Думаю.
– Ну-ну. Думай, сынок. Думай. Крепко думай, потому как от дум твоих очень многое измениться может.
– С отцом поговорить надо, – помолчав, вздохнул Матвей, пересыпая очищенный орех в лукошко.
Вся следующая неделя была потрачена на то, чтобы забить все возможные лари и горшки дарами природы. Это были последние погожие деньки, и станичники старались обеспечить себе спокойную зиму и весну. Настасья, уже зная, что сын от неё всё равно не отстанет, вплотную занялась сбором лекарственных трав, попутно подбирая попавшиеся грибы.
Это был последний раз, когда Матвей, ранним утром посмотрев в рассветное небо, отправился запрягать в телегу коня. Настасья, уже успевшая подоить буйволицу и задать корма домашней птице, испустила тяжёлый вздох и принялась собирать корзину с харчами для выезда в лес. Матвей, уже привычно проглотив кружку молока с куском свежего хлеба, вывел свой выезд на улицу и, дождавшись, когда мать устроится на соломе в телеге, тряхнул поводьями.
– Всё, мам. Сегодня в последний раз в этом году в лес едем.
– Неужто унялся? – иронично поддела его женщина. – Запасов столько наготовил, что и два года не съесть.
– Не ворчи, мам, после сама же радоваться будешь, что есть с чем пироги испечь, – усмехнулся парень.
Телега выкатилась к воротам на околице, и Настасья, дёрнув сына за рукав, тихо рассмеялась:
– Глянь, подружки твои опять в лес наладились. Прихвати. Неча попусту ноги бить.
– Свинья ей подружка, – проворчал Матвей, узнав свою бывшую невесту, но коня, догнав девчонок, придержал.
– Залезайте, стрекозы. С нами быстрее будет, – весело скомандовала Настасья.
Девчонки не чинясь уселись в телегу, и Матвей, снова тряхнул поводьями. Минут через сорок он загнал транспорт на поляну рядом с опушкой и, остановив телегу, негромко объявил:
– Приехали. Обратно отсюда пойдём. Так что, кто решит с нами, сюда и приходите.
Распустив подпругу коню и вынув у него изо рта удила, он привязал поводья так, чтобы конь мог спокойно двигаться по поляне, и, прихватив из телеги мешок, нырнул в густой подлесок. С оружием парень не расставался, так что карабин так и висел за спиной, а револьвер и перевязь с ножами были под рукой. Только кнут Матвей оставил в телеге, под сеном. Этим оружием в лесу не размахнёшься.