Казак из будущего. Нужен нам берег турецкий!

Радости при виде офицера из румелийской армии Муса-паша не выказал. Выглядел он так же, как и большинство окружавших, – вымотанным и крайне печальным. Для разговора с командиром румелийского авангарда паша отвел его в сторонку, отослав свиту.

– Что, вы уже в городе?

– Нет, почтенный каймакам. Пока к воротам прибыла только моя сотня, но к вечеру будет вся вышедшая в поход конница, двадцать тысяч всадников.

– Зачем мне сейчас всадники? Опоздали вы. Если бы пришли вчера…

– Мы спешили, как могли, в моей сотне восемь лошадей за последние два дня загнаны. Этим сыновьям шайтана будто их Аллахом проклятый отец ворожит. Но мы за все им еще отомстим. Страшно отомстим! – В конце спахи невольно перешел на шипение-восклицание. Вроде бы и голос понизил, но звучало это куда грознее крика.

– Мне из разных мест донесли, что казакам налет на город оплатили венецианцы. Учитывая, что и султана Мурада они убили, мстить, думаю, стоит сначала им, проклятым франкам! Даже если это неправда, придется мстить сначала им. Иначе нас не поймут.

– Венецианцы? – удивился Амир. – Неужели? Мы подумали, что стамбульские жители под таким поводом прибарахлиться решили. В последнее время дож и сенат вели себя очень тихо и без свойственной ранее им гордыни. Что это на них нашло?

– Аллах только знает. Гонец от оджака, с которым шел султан, заверял, что покушение на него было организовано именно венецианцами. Расскажи об этом Еэну-паше и ускорь там прибытие к городу саперов и шедших с вами райя. Могилы здесь надо копать. Много могил, ты не представляешь, как много.

Голос паши угас к концу предложения, и ага не решился продолжить расспросы. Но каймакам вскоре опомнился и переспросил нормальным голосом:

– Ты все понял?

– Да, эффенди. Разрешите еще вопрос?

– Задавай!

– Жив ли последний из Османов, Мустафа?

– Да, казаки не стали штурмовать гарем. Взяли штурмом внешнюю стену, выгребли обе казны, но дальше не пошли и поджигать Сераль не стали.

– Что с Великим визирем, Таят-оглу Мехмед-пашой?

– Погиб, защищая свой дворец, вместе со всей своей семьей. Из всех чиновников, оставшихся в живых, – я самый старший.

– Не знаете ли, где находится войско оджака?

– Знаю. Через день будут у анатолийской части города. Так же, как и вы – безнадежно опоздали. Все?

– Да, эффенди.

– Запомнил, кто сейчас здесь нужнее?

– Саперы и райя с лопатами. Они поторопятся.

– Скажи Еэну, но только ему, в городе погибло, не знаю точно, но, скорее всего, более ста тысяч человек. Нам их быстро не похоронить. О том, чтобы хоронить до заката, как заповедовал пророк, не может быть и речи. Если не закопать тела немедленно, в городе могут начаться болезни. Торопитесь.

– Слушаюсь, эффенди.

«Море, море…»

Квитень (апрель) 1638 года от Р. Х

Оставив за спиной местами весело (смотря для кого) горящий, местами уже дымящийся, а кое-где просто ограбленный Стамбул, казаки втянулись в Босфор. Началась самая трудная часть операции.

Для человека несведущего Босфор, относительно короткий, без подводных скал и мелей по фарватеру, не представляет серьезной опасности или каких-либо особых трудностей для мореплавания. Однако не случайно все селения у входа в пролив со стороны Черного моря, у Румелифенери и Анадолуфенери, построены были из обломков от кораблекрушений. Корабельные катастрофы там случались с пугающей регулярностью каждый год, нередко гибли целые эскадры, в том числе – гребных судов. Обычный в этих местах северо-восточный ветер блокировал возможность выхода в море, а скорость течения в весенние шторма достигала пяти узлов. Что для тех времен было непреодолимым препятствием.

На момент атаки Стамбула течение было относительно мирным, спокойным, колеблясь между узлом и полутора узлами. Ветер дул почти равномерно, пять-семь метров в секунду. Для выхода из пролива на север условия неблагоприятные, но преодолимые. В любом случае оставаться в разоренном городе означало напрашиваться на какую-нибудь мучительную казнь.

Грести больше суток против ветра и сильного течения – удовольствие очень сомнительное. Гребли казаки не боялись и черной работой ее не считали, приравнивая этот выматывающий труд к несению дежурств и прочим «прелестям» военных тягот. Но атаманов предстоящий уход тревожил. Они знали, что за их головами будет охотиться большое количество взбешенных и не склонных к сентиментальности людей.