Казахстан. Летопись трех тысячелетий

Семантический спектр терминов, которыми обозначены в древнетюркских рунических памятниках Центральной Азии несвободный мужчина (кул

) и несвободная женщина (кюн

), выявляются при анализе описанных текстами типических ситуаций, когда эти понятия употреблены. Наиболее обычной из подобных ситуаций был захват людей во время набега, в ходе межплеменных войн. Сообщения б захвате полона обычны для рунических надписей. Рабы и рабыни в древнетюркской общине были людьми, насильственно увезенными с мест их обитания, вырванными из их племенной среды, лишенными своего статуса, отданными во власть своих хозяев. Рабство становилось их пожизненным состоянием. Более того, даже соплеменники, попавшие в рабство, а затем вернувшиеся в родное племя, не возвращали себе прежнего статуса, о чем свидетельствует рассказ арабского автора конца IX — начала X вв. Ибн ал-Факиха об обычаях тюрков, которые тот хорошо знал: «Время от времени какая-либо группа (тюрков) покидает свое племя и переходит в другое племя. А вместе с ними в другое племя переходят и те женщины, которые раньше вышли из этого племени (и стали рабынями), а также дети тех женщин, которые также были сделаны рабами. И племя, принявшее пришельцев, не наказывает их за своих сородичей, обращенных в рабство, а считает последних такими же рабами, как и своих рабов, согласно их обычаю и тому, о чем у них есть согласие». Согласно Ибн ал-Факиху, даже кровное родство не могло разорвать новых социальных связей, возникших в результате захвата в плен и превращения в рабыню ранее свободной женщины.

Характеристика экономической роли рабства в древнетюркском обществе неизбежно весьма неполна из-за отсутствия указаний на формы использования невольников. За пределами внимания исследователей еще остается тот немаловажный факт, что тексты фиксируют прежде всего, а зачастую исключительно, увод в неволю женщин и девушек, иногда мальчиков и юношей, но никогда — взрослых мужчин. Женщин и девушек упоминают как главную военную добычу, их требовали в качестве контрибуции, их отнимали у подвластных племен, если те поднимали мятеж или задерживали выплату дани. Стремление захватить в неволю прежде всего женщин явно указывает на преобладание домашнего рабства.

Попав в неволю, женщина тем самым оказывалась в системе хозяйственной деятельности, осуществляемой семьей хозяина, участвуя как в семейном, так и общественном производстве. При этом не имело решающего значения, оказывалась ли она в положении одной их жен своего владельца или в положении рабыни-служанки. Этнографические наблюдения показывают, что у кочевников доля участия женщин в повседневной трудовой деятельности превышает трудовой вклад мужчин. Эту особенность воинственного кочевого общества тонко подметил и несколько утрированно обрисовал столь незаурядный наблюдатель жизни монголов в эпоху первых Чингизидов, каким был францисканский монах Плано Карпини: «Мужчины вовсе ничего не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах. Но они охотятся и упражняются в стрельбе… Жены их все делают: полушубки, платье, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и споры» [Плано Карпини, с. 36–37]. Сведения Плано Карпини подтверждают и дополняют Гильом Рубрук и Марко Поло, о том же свидетельствуют позднейшие этнографические материалы. Так, у монголов «дойкой скота, переработкой животноводческой продукции, пошивкой одежды, приготовлением пищи и другими домашними работами целиком заняты женщины» [Жагварал, с. 146]. Вместе с тем, женщины активно участвуют в выпасе овец и коз.

В условиях патриархального натурального хозяйства, а любое кочевое и полукочевое хозяйство является таковым, благосостояние семьи зависело не только от количества скота, его сохранения и воспроизводства, но и, в не меньшей степени, от способности своевременно и полностью переработать, подготовить к использованию или хранению всю многообразную продукцию животноводства, охоты, собирательства, подсобного земледелия. Во всем этом женский труд играл основную роль. Потому и в многоженстве кочевников древней (Центральной Азии, и в стойком сохранении у них левирата (женитьба младшего брата на вдове старшего), и в захвате во время набегов преимущественно женщин очевидна экономическая обусловленность, стремление обеспечить дополнительной рабочей силой свое семейное хозяйство, основную производственную ячейку любого кочевого общества. И чем богаче скотом было это хозяйство, тем в большем количестве женских рук оно нуждалось.