Казаки на персидском фронте (1915–1918)

В упорном состязании двух великих монархий древности персы не выдержали. Великая монархия была разрушена в три года. Греки ликовали, а Александр Македонский после битвы при Арбеллах занял Экбатаны. Наступление непобедимых полчищ было так стремительно, что персы не успели вывезти из города несметные богатства. Греки захватили в Экбатанах богатую казну царя Дария III, сокровища столицы и придворной знати. Шумные воины победителя заняли город. Александр Великий разграбил город, дворец и двинулся дальше на юг, предавая на своем пути все мечу и огню…

Прошли еще века. Были опять вторжения, нашествия, битвы. Грабили город, храмы, дворец. Кто? Антигон, Селевк, Никанор и другие.

Что же осталось от роскоши древнего города?

Иногда в самом Хамадане, а чаще в окрестностях, в открытом поле, можно видеть остатки былого величия человеческой культуры на этом забытом Востоке. Куски белого камня и мрамора, цилиндрические обломки огромных каменных колонн, мраморные плиты и разбитые орнаменты скульптурных украшений.

За восточной окраиной города, в поле, недалеко от проезжей грунтовой дороги, гигантских размеров каменный лев. Лапами и хвостом он зарылся в землю, а туловище все же в уровень человеческого роста. Морда у льва обезображена временем и маслянисто-темного цвета. На бурой земле, около головы, на камне – сотни небольших камней в форме фаллоса. Ночью, когда кипучая жизнь Хамадана замирает, ко льву крадутся стыдливые фигуры одиноких персиянок, страдающих бесплодием, и возносят горячие молитвы Аллаху, прося его помощи. Они приносят с собой благовонное масло, каменные фаллосы и благоговейно мажут морду льва, а камни складывают у подножия статуи.

«Лев Александра Македонского» – священное место. Народное предание приписывает льву таинственную силу.

* * *

Из бесконечных лабиринтов хамаданского базара выбираешься на воздух с облегчением. Кривые переулки с однообразными желтыми стенами тянутся во всех направлениях, перекрещиваются, и, кажется, им нет конца. Единственная возможность не заблудиться – ориентироваться по большим белым надписям на заборах у перекрестков:

– В корпусное интендантство.

– В гараж.

– В пит. п. В. 3. С.

– В Шеверин.

Белые русские буквы помогают везде изучению географии городов чуждой нам архитектуры.

Недалеко от одного из входов базара, там, где кривые переулки, запутавшись, образуют неразвязанный узел, – тихая площадь с постройкой посредине. Не то храм, не то гробница. Здание небольшое – кубической формы, с высоким куполом. Вход сводчатый, а остроконечный купол украшен разноцветной мозаикой. Это – гробница библейских Эсфири и Мардохая. Евреи чтят это место; почетные иностранцы могут войти и внутрь. На площади у основания гробницы какой-то каменный круг непонятного значения – нечто вроде трибуны для проповедников, а кругом склады дров и хвороста.

Внутри сводчатого входа, прячась в тени, сидят два еврея, сторожа-привратники. Они с готовностью показывают гробницу иностранцу, рассказывают про красавицу Эсфирь, мудрого Мардохая, муки еврейского народа, стонавшего под чужеземным игом, про патриотизм Эсфири…

Два золоченых саркофага стоят посреди гробницы; и мистический свет сверху, и запах ветхости и древности, и монотонный говор привратника на непонятном языке – старый, уснувший на веки мир. Мир далекого прошлого – ветхозаветный. Сколько тысячелетий стоят эти тяжелые каменные гробы, испещренные непонятными древнееврейскими знаками и буквами?

И саркофаги, и помещение, и древнее здание реставрированы.

Удалось человеку сохранить эпизод из жизни предков своих, и чтит он место это, и оно стало святым для него. Ибо незыблемо стоят в веках камни эти, а в сердцах людей сама радостная легенда о красавице Эсфири и Мардохае.

* * *

Ночь. Уже декабрь и холодно, а в небе, так же как и весной, большие блестящие звезды. Я выхожу на площадь и у самой гробницы вижу тень…

– Селим, это Вы?

Молчит. Ясно – он. Его серая шапка и ненужный башлык.

– На кой черт Вы назначили мне здесь свидание?

Отвечает:

– Был недалеко и хотел поговорить без свидетелей.

Любит он из всего создавать таинственность.

– Ну ладно.

Селим Георгиевич Альхави – одна из незаметных, но красочных и влиятельных фигур на нашем фронте. Почему? Чин прапорщика, а ума всякому генералу может дать взаймы.

Араб – сириец, еще в детстве был отправлен нашими миссионерами в Россию. Умный, способный и прилежный Селим Георгиевич быстро прошел среднюю школу и к началу войны имел в руках диплом Петербургского университета. На Персидском фронте стремился попасть в штаб – попал; кормил и поил офицеров штаба дешево, вкусно и обильно. Был великолепный хозяин собрания. Врагов не имел, приобретал только друзей и, хотя был прапорщиком, но заведовал политической частью штаба. Заведовал талантливо. Знал всегда и везде, что делается. Великолепный информатор, хитрец, ловкач и дипломат. На Баратова имел значительное влияние и давал часто дельные советы.

– Ну, как твое мнение, Селим? – спрашивал Баратов.

Масленые глаза араба щурились, и с небольшим акцентом он что-то говорил. Как будто что-то путное, а что – не разберешь.