Каждому свое

Около восьми вечера послышались шаги по коридору, затем в дверь постучали и на пороге выросли двое хорошо одетых, гладко выбритых и бодро настроенных мужчин.

— А мы уж думали, что вы там, — робко начала дочка.

— Верно, проспали целые сутки, — неуверенно попытался оправдаться Дубровский.

Ужин был накрыт поистине царский. Два сорта тонких домашних колбасок с тушеной на свином сале капустой. Хозяин к началу застолья достал внушительный штоф со шнапсом и, разлив по рюмкам, предложил тост «за успехи нации», не определив, о какой нации и чьих успехах был провозглашен тост. Гости не могли не оценить такой крестьянской хитрости. Хозяйка же, не будучи большой противницей крепких напитков, после четвертого соприкосновения с вместительным тонкостенным сосудом, дала волю чувствам.

— Я родом из Эльзаса. После Первой мировой к нам вошли французы и забрали все, что можно, в счет, как они говорили «репараций». Мама и я с двумя сестрами выжили только тем, что стирали и гладили их загаженные кальсоны. Привозили белье громадными кучами, вонявшие чесноком и экскрементами так, что соседи, проходя мимо, надевали повязки из носовых платков в несколько слоев.

Увлекательный рассказ о смердящих подштанниках французов захватил слушателей настолько, что они и не заметили исчезновения хозяйской дочери и Дубровского. Когда же Генрих спохватился, хозяйка взмолилась не нарушать, как она выразилась, «обряд здоровья», совершаемый в настоящий момент ее дочерью. Люди, живущие на земле, относятся к человеческому естеству и его потребностям как к части окружающей их природы, иначе чем горожане.

Хозяйка охотно рассказала о судьбе дочки, которую она поначалу отправила в город прислугой к владелице небольшой пекарни. Вскоре булочница отхлестала деревенскую девочку за нерадивость грязной половой тряпкой. Не стерпев обиды, та вернулась домой и теперь очень страдает от отсутствия мужского внимания. Далее последовал неизбежный панегирик фюреру, который освободил немцев на западе страны от жестоких французских издевательств и унижений, а, главное, вернул Германии Эльзас и Лотарингию. Заслушавшись, гости не заметили возвращения за стол отлучившейся пары. Грузно опустившись на стул рядом с Дубровским, хозяйское чадо, пылая щеками, обводило всех взглядом, полным ощущениями только что пережитого и еще большей надеждой на будущее.

Сердце матери ликовало при виде счастливо улыбающейся дочери. Она тихо склонилась к уху Генриха:

— Вот уж вам спасибо за приезд, ублажили дочку. А то все воет по ночам, как голодная волчица. Понять могу, а что поделать? Тут в округе, все, хоть чуть напоминающие мужчин, на строгом учете у стервозных жен. Мужик, даже если на протезе, шаг влево, шаг вправо — уже скандал. Слава Богу, вы подъехали. Смотрите, девка зарумянилась, смотреть на нее — сердце радуется! Останьтесь подольше у нас, мы вот поросенка зарежем, кормить по мирным нормам будем, особенно вашего… Ну и вас тоже, конечно, — спохватилась, осознав неловкость, хозяйка.

Генрих от души рассмеялся, в очередной раз восхитившись способностью немцев ставить естество выше предрассудков.

Сентиментальной драмы прощания избежать все же не удалось. На следующее утро к дому сразу после завтрака подкатил не первой свежести «Опель», который дочка хозяев восприняла как появление катафалка. Глаза наполнились влагой, лицо вытянулось в плачущую гримасу.

Дубровский повел себя как истинный мужчина: подойдя к девице, поцеловал ее дважды — в щеку и в лоб. И, развернувшись словно на плацу через левое плечо, пошел к машине. Девица, не в силах сдержать горя, бросилась назад в дом, где ее ждала взбитая подушка, привычно впитывавшая человеческое горе.

Пожилой ефрейтор, пригнавший машину, рассказал Генриху обо всех причудах немолодого «Опеля», сам, будучи из местных, предпочел задержаться у гостеприимной хозяйки.

* * *

На полпути до Берлина решили свернуть в небольшой лесок, осмотрели местность, натянули антенну и противовес. Дубровский выдвинулся немного ближе к дороге, махнул рукой. Генрих передал позывные, получил ответ и быстро работающее передающее устройство тут же «выстрелило» в эфир несколько групп зашифрованного материала. Секунды спустя была принята отбивка «принято». Едва уложил аппаратуру вместе с антенной в портфель, как рядом послышался хруст веток и из кустов появился непривычно взволнованный Дубровский.

— Мы окружены! Единственный выезд на шоссе заблокирован. Сейчас нас возьмут. Срочно уничтожаем все материалы и станцию!

— Подожди! — Генрих достал бумаги из портфеля, уложил их в большой пакет, на котором жирными буквами вывел: «Адмиралу Канарису — лично». А теперь ты уходишь в сторону шоссе и где-то неподалеку ждешь меня сорок минут. Если я не появляюсь, направляешься в Берлин, забираешь Скибу и вы ложитесь на дно. Все условия вызова на встречу остаются прежними. Действуй!

Генрих сел в машину, положил пакет на соседнее сиденье надписью вверх и двинулся вперед.