Каждый день

Пожалуй, на сегодня с меня хватит воспоминаний, потрясений и фотографий. Такой поток эмоций можно испытывать долго, тратя на это очень много времени, которого у меня на целый Титаник хватит, но я все–таки отдохнуть хочу. Медленно, я покинул сначала кабинет, где миссис Пул рассказывала подробности школьной жизни шестидесятых годов, а потом и школу. Хожу по школьному саду с беседками, и наслаждаюсь видом курящих подростков, что у самых мусорных баков сидят. Их видок портит весь колорит школьной помойки. У школьного здания находиться и небольшой пруд, но он последние лет десять выглядит хуже, чем лужа на дорого близ болота. Одним словом – запустили. Хотя жива еще беседка, где мы с друзьями часто обедали, изучали обложки новых пластинок, выслушивали шуточки в адрес друг друга и думали о том, как у нас будет своя запись. Насчет последнего я все же сомневаюсь, учитывая все, что указывает мне на то, что сильно музыкой был увлечён лишь я.

Наверное, Лиза Пул рассказала Глену и подробности жизни нашего класса. Я ведь не говорил, что она была куратором нашего класса. Миссис Пул знает, какими милыми детьми являлись мы, когда младше были. Да и перед выпуском тоже, вспомнить хотя бы нашу фотосессию. А я поспешил на улицу.

Погода на улице самая обычная, но судя по плащам и курткам на учениках и родителях, похолодало. Эх, смешно, но это середина ноября, а я рассуждаю об этом так, будто это сентябрь. Эта шутка с погодой срабатывает лишь на жителях более северных штатов. Мне дядя рассказывал, как нам южанам завидуют северяне. А когда дело доходит до гордыни южан, то какой–нибудь обитатель Нью–Йорка или Бостона захочет блеснуть экономическим положением своего города. Подул сильный ветер, и сгустились тучи, чувствую, очень скоро будет дождь. Внутри школьный двор снова опустел, последний мусор со столиков и скамеек, как всегда с улыбкой убирал Фрэнк. И все равно, личность этого человека мне не понятна, он когда десять лет назад пришел в школу в своем коричневом пиджаке, я и не думал, что он будет нашим завхозом и сочетать в себе функции уборщика и иногда сторожа–охранника.

Вечер постепенно стал превращаться в ночь. Я очень редко наблюдаю за тем, как закрывают школу. Между прочим, это неплохое занятие: стоишь на спуске к воротам и смотришь, как уходит последний человек.

– Доброй ночи, господин директор! – пока стоишь и высматриваешь этот процесс, можно пожелать удачи всем, кого только увидишь. – Спокойной ночи…Дэвид…

Забавно, но когда ты входишь ночью, через, так называемый, парадный вход, школа тебе открывается под совсем другими красками. Быстро скользят по полу мои невесомые ноги, донося меня до моей старой комнаты с фортепиано.

– Ух ты…это здесь не было! Что это? – под дверью, на входе в каморку я обнаружил свёрток из бумаг. На самодельном конверте было написано: Кажется это твое! Интересная история Дэвид, спасибо тебе за нее!

Я узнал сразу, как только развернул – мои ноты, мои слова, моя песня. Старая баллада, при написании которой, я копировал классику. Интересно могу ли я ее играть? О да, присев за пианино, я стал вспоминать все аккорды. И ведь, только сейчас я понимаю, что мелодия слегка примитивная. Ее можно доработать, даже не можно, а нужно!

– Чтобы такое добавить…Ах! Шопен или Гендель…?! Моцарт…однозначно Моцарт! Хотя небольшую часть можно украсть и…а точно, Дебюсси! Вступление слишком джазовое, резкое и быстрое, отсюда оно слишком неинтересное. Что если…перевернуть Дебюсси? И вот вам хорошая мелодия. – примерно часа три я выстраивал редакцию своей песни, чтобы получилось что–то действительно интересное.

Но эта должна быть та же песня, она должна стать лучше, но она должна быть узнаваема. А поскольку гитару я пока не использовал, решил и соло клавишами сочинить. Тут уж точно пригодится Бетховен. За тридцать лет я хорошо научился это все читать, проигрывать у себя в "голове" и смешивать. Пустяки, главное время, а там можно всему научиться.

По мимо самой песни, в конверте была безымянная грам–запись. Никаких опознавательных знаков, только черная пластинка и явно не пустая.

– А где старый проигрыватель? Черт…еще искать его… – обнаружив запись, я решительно хочу ее прослушать.

Он оказался в коробке, в углу, рядом с горой таких же черных пластинок. Некоторые из них были покрыты пылью, многие потрескались от тяжести груза, а есть те, которые и вовсе разбиты. Старый проигрыватель еще работал, мне не составило труда его запустить. Но самое волшебное – это то, что я услышал на этой записи.

– Нет! Это не возможно! Как…это…не…возможно…А–а–а! – не в силах я в данный момент сдерживать эмоции, ведь это записан наш последний концерт.