– Тебе действительно нравится эта девушка. – Похоже, он впечатлен. Я не удивился. У Джереми была пара подружек, но он бы вытолкал любую из движущейся машины ради того шанса, что выпал мне. Я знал это, потому что именно такие слова он сказал мне, когда я только начал встречаться с Эрикой.
– Твоя самая большая ошибка – ну, вторая самая большая ошибка – в том, что ты рассказал маме. Она же теперь от тебя не отстанет. Она уже выкачивает из меня информацию. Как будто у меня нет более важных дел, чем следить здесь за тобой.
– Ты и не следишь.
– Да, но она-то этого не знает. Я все время рассказываю ей о том, чем мы занимаемся с папой и…
– Подожди, ты… что?
– Рассказываю ей, как мы тут веселимся, хотя по факту это не так, но ей лучше этого не знать.
Я оперся обеими руками о стол и наклонился к брату. Он запихивал хлопья в рот, как будто в любую секунду у него могли отобрать миску.
– Нет, она должна это знать.
Джереми сделал паузу.
– Она… она… – Я долго не мог подобрать нужные слова. – Она так боится, что потеряет нас. Что однажды мы не вернемся домой. Она потеряла Грега, потом отца. Она паникует каждую секунду нашего отсутствия. Как же ты этого не понимаешь?
Джереми тупо уставился в свою миску, и я, улучив момент, смахнул ее в раковину.
– Ты бы знал это, если бы поговорил с ней, позвонил, послал сообщение или еще что, пока мы здесь. А вместо этого ты втираешь ей, как нам классно здесь, с отцом? – Я с отвращением отошел от стола. – Развлекайся, играй в хоккей.
Я схватил пальто и, уходя, хлопнул дверью.
– К черту эту зиму. – Я погрозила кулаком затянутому тучами небу. Под моими ботинками хрустел толстый слой снега.
– Ты могла бы идти по тротуару, – сказал Адам. Его кроссовки выглядели почти сухими, потому что он последовал собственному совету, в то время как я предпочла тащиться рядом по заснеженной траве – ну или тому, что вырастет вместо травы весной. Если весна вообще наступит.
– Я не из-за снега. Кто ж не любит снег?
– Вся популяция автомобилистов.
– Значит, не ты? – Я ухмыльнулась, и Адам пнул снег, осыпая им меня. – Да ладно тебе. – Я потянулась, чтобы закинуть руку ему на плечо, наслаждаясь тем, что могу дотрагиваться до него, не чувствуя никакой вины. – Обещаю отвезти тебя куда захочешь, как только получу права. Не переживай.
Адам был на целых две недели моложе меня. Меньше чем через месяц мне исполнялось шестнадцать, и наступала свобода – ну, относительная. Эта разница в недели не давала ему покоя.
– Так все-таки, почему ты проклинаешь зиму? – спросил он.
Я знала, что он пытается увести разговор в сторону от получения водительских прав, строго регулируемого в его штате, и, поскольку мне не хотелось видеть его угрюмым, не возражала.
– Ну, хотя бы из-за твоей шапки.
У Адама порой бывало такое выражение лица, когда он кривил уголок рта и хмурился, если что-то казалось ему бессмысленным, как будто он сомневался в интеллекте собеседника. Иногда он бывал очень высокомерным. Я знала, что он все еще переживает из-за вождения, так что на этот раз не стала выражать недовольство. Однако я все-таки объяснилась, выбрав суперпокровительственный тон.
– Когда на улице холодно, у тебя краснеют нос и щеки. – Я постучала его по носу. – Но твои уши спрятаны под вязаной шапочкой. – Я приподняла ее и легонько ущипнула его за ухо. – Видишь? Теперь тоже красное.
Адам отстранился и снова натянул шапку на ухо.
– Все верно. Потому что холодно.
– Но я не вижу твоих ушей. Как, по-твоему, я могу знать, когда ты смущен или тебе стыдно? Все открытые участки кожи розовые, и – не хмурься, Адам, это очень привлекательно, – я не могу прочесть твои мысли. Это бесит, потому и ругаю зиму.
Хмурый взгляд Адама задержался, когда он посмотрел на меня сверху вниз, но вскоре смягчился.
– Какая ты странная девушка.
– Ты все еще думаешь о том, что я сказала насчет твоей привлекательности? – И, прежде чем он успел остановить меня, я сорвала с него шапку, за что была вознаграждена зрелищем ярко-красных ушей. – Ха! Я так и знала! – Когда Адам попытался дотянуться до своей шапки, я подняла ее высоко над головой, и он рассмеялся.
– Ты же знаешь, что только облегчаешь мне задачу.
Я подняла голову. В моей вытянутой руке шапка оказалась в пределах досягаемости для его пугающе длинных конечностей. Я резко опустила руку, когда он сделал выпад. Пытаясь отступить назад, я провалилась в сугроб и наверняка распласталась бы, если бы Адам не обхватил меня за талию и не притянул к себе.
– Попалась. – Красные уши и щеки заполнили собой все поле зрения. И его улыбка, а не хмурый оскал. Мое сердце кувыркнулось и радостно забилось от ощущения его объятий.
В тот миг мне захотелось поцеловать его. В отсутствие богатого опыта поцелуев мне не с чем было сравнивать, но отчаянно колотившееся сердце подсказывало, что целоваться с Адамом Мойнихэном наверняка очень приятно. От него вкусно пахло. К хрустящему, девственно чистому, как первый снег, запаху примешивался аромат одеколона, которым я недавно прыснула на него в молле. У него было замысловатое название, но запах напоминал рождественскую елку.