Каждый второй уик-энд

Две недели между уик-эндами с Адамом измотали меня, и, поскольку мы мало общались по телефону, я понятия не имела, в каком он состоянии. Я не могла злиться на него за то, что он не рассказал мне о брате. Я не могла себе представить, каково ему было потерять Грега, каково это до сих пор, но хотела понять. Я хотела узнать о человеке, которого он любил так сильно, что даже спустя годы упоминание имени Грега или встреча с одним из его друзей выбивали Адама из колеи.

Он и его брат не разговаривали, когда вошли в пустой вестибюль, и Джереми сник, когда увидел меня на лестничной площадке второго этажа.

– Дай ему передохнуть, ладно? Он найдет тебя, когда захочет.

– Сейчас. – Адам оттолкнул Джереми сумкой и взлетел по лестнице, преодолевая сразу по две ступеньки. – Хочу сейчас.

Я попыталась скрыть свою радость, пожимая плечами в сторону Джереми.

– Почему бы тебе не пойти к себе? Он найдет тебя, когда захочет. – Потом я схватила Адама за руку, и мы помчались не вниз по лестнице, а вверх. Мы встречали слишком много соседей на нижних этажах, но на площадке последнего мало кто появлялся, даже в хорошую погоду, когда можно было подняться на крышу.

– Мне кажется, нам нужно поторопиться, – сказала я Адаму.

– Поторопиться с чем?

– С чем угодно. Со всем. – Он снова вел себя как Адам, был здесь и сейчас со мной, а не погружен в мысли, которыми не мог поделиться. – Что самое удивительное мы могли бы сделать на этой лестничной площадке?

– Ты смотришь на меня так, словно на этот вопрос есть очевидный ответ. – Он слегка нахмурился, а потом так же слегка улыбнулся мне. – Мы будем целоваться?

Этот дразнящий, небрежный комментарий заставил меня усмехнуться, даже при том, что мое сердце бешено колотилось.

– Лучше. – Я вытащил из кармана куртки карточную колоду и бросила ее на ступеньку между нами.

Он посмотрел на карты, потом перевел взгляд на меня.

– Значит, моя идея даже не обсуждается?

Мы все-таки не стали ее обсуждать, но говорили о многом другом, в основном о кино, потому что я всегда говорю о кино.

Я зарычала, когда он признался, что не смотрел «Крестного отца».

– Мы оба умрем раньше, чем я успею показать тебе все потрясающие фильмы, которые ты еще не видел. – Я привалилась спиной к стене и подтянула колено к груди, забыв про карты. – Тебя это не угнетает? Если бы мы смотрели по одному фильму каждый вечер всю оставшуюся жизнь, нам бы не удалось уложиться до самой смерти. И я даже не говорю о море новых фильмов, которые снимают каждый год. Это сводит меня с ума. Я обречена на незнание столь многого из того, что люблю.

– Ты действительно хочешь это сделать?

– Ну, может, я и не хочу посмотреть каждый фильм из когда-либо снятых, но даже на половину, хороших, уйдет больше лет, чем мне осталось.

– Ты говоришь об искусстве, которому всего лишь сто лет. Подумай обо всех книгах, которых ты никогда не прочтешь, или о песнях, которых никогда не услышишь.

– Ты мне не помогаешь, – сказала я.

– Ты сама заговорила о кино. Я лишь указываю на то, что есть много всего другого, чего ты никогда не испытаешь. И не только ты.

– Я о том же. Разве тебя это не беспокоит?

Он пожал плечами:

– Да не так чтобы очень. – Он наклонился ко мне: – Послушай, если смотреть на мир только как на список недосягаемых вещей, ты никогда не получишь удовольствия от того, что имеешь. Ты всегда будешь думать о чем-то другом, желая большего, когда, возможно, то, что у тебя есть, то, что ты видишь, читаешь, слышишь или что там еще, – это очень здорово. Ты никогда и ничего не сможешь оценить по-настоящему. – Он прислонился к стене напротив. – А вот это уже удручает.

– Какие мудрые вещи ты говоришь. – Я наклонила голову. – И ты сам во всем этом разобрался?

– Мне кое-кто помог.

– Кто же?

– Мой брат… Грег.

Я снова схватила колоду карт, небрежно перекладывая ее из руки в руку, чтобы он не увидел, как мне хочется, чтобы он продолжал говорить.

Иногда я замечала, как он сам удивлялся, когда упоминал о своем брате. Потом он весь напрягался, словно готовился к боли, которую я не могла увидеть, а уж тем более вообразить. Но в этот раз он повел себя иначе.

– Ты мог бы рассказать мне о нем, если захочешь. Я знаю, ты его очень любил. И не придавай этому слишком большое значение, но тебя тоже невозможно не любить.

Когда он поднялся со ступеньки, я отвела взгляд. И не только потому, что не хотела, чтобы он смотрел на меня, когда я, по сути, говорила ему, что его любят все, включая меня. Мне не хотелось, чтобы он думал, будто я пытаюсь заставить его сделать то, что он, возможно, никогда и не собирался.

Опустив голову, я видела только его ноги. Поначалу мыски его кроссовок смотрели куда-то в сторону, но потом повернулись ко мне.

Он заговорил о Греге.

Адам