Казнить! Нельзя помиловать! (СИ)

Вернувшись домой, после профилактической беседы с Ворошиловым — задумался. А не подставил ли я комбрига под новые допросы НКВДшников? Стоит только Ворошилову поговорить с Ежовым о ночном происшествии и тогда… Хотя — вряд ли. Внушение, проверенное на других — думаю и здесь не подкачает. А как я оказался в квартире наркома? Да очень просто: дождался у подъезда жильца этого дома, да и зашел следом за ним в охраняемый подъезд мимо вооружённого вахтёра. А дальше: подошёл к двери; "попросил" хозяйку выйти на лестничную площадку. Пока она осматривала её — проскользнул в квартиру… Дождался, сидя в укромном месте, хозяина; подождал — пока уснут… Провёл беседу (супруга спала беспробудным сном, пока мы беседовали); вышел из квартиры, а хозяйка — после того, как позвонила и отвела мужа в спальню — закрыла дверь. А я контролировал — стоя на площадке в невидимости. Потом спустился и дождался врачей. И выскользнул наружу. А дальше — пробежался по спящей Москве до дома. А утром — в наркомат обороны для закрепления внушения…

В ночь с 26 го на 27 е декабря, когда ночь — незаметно, для уставших работяг и измученных домохозяек, перевалила свой полуночный рубеж, старый иудей — глава самого сильного клана евреев в СССР, проснулся от ощущения жжения в спине. Несильного такого — словно комар над ухом жужжит, но назойливо-навязчивого… Убрав руку, обнимающую спящую супругу, иудей нехотя — якобы во сне, перевернулся к источнику, "раздражающему" его спину… Сквозь чуть раскрытые веки, глава рода попытался разглядеть источник посмевший вырвать его из объятий Морфея. Приятных — между прочим! В них он прижимался не к спине своей толстухи-жены, а к пышущему жаром телу податливой, жаждущей ласк плоти молоденькой красавицы, и — чего уж греха таить, намеревался совершить некие — приятные и знакомые любому мужчине действия. И тут: на самом интересном месте — такой облом! Было от чего негодовать: вскочить с кровати; взорваться возмущённым криком! Но нет — только не мудрому иудею — главе клана…

Иудей попытался разглядеть — что же, или кто же потревожил его такой многообещающий сон… Получалось плохо: спальня тонула в густом сумраке, к тому же ночной, мягкий свет торшера, узким пучком желтоватого света отрезающий дальнюю часть спальни от кровати, совершено мешал разглядеть что либо в темноте. Да ещё в её дальнем углу, да ещё через прикрытые дрожащими ресницами веки…

— Изя… Хватит придуриваться… — прошелестел по спальне бесплотный голос… Иудей не вскочил — он раскрыл глаза, не меняя позы. Но разглядеть что то, лёжа головой на подушке, было проблематично. И всё же — какой то силуэт — сидящий на чем то, просматривался…

— Ты кто? — спросил, наконец — убедившись в невозможности определить кто с ним разговаривает, глава самого сильного иудейского клана Советского Союза. Спросил без страха; злобы; растерянности. Скорее — с любопытством… Сумрак ответил — из тьмы в полосу света высунулась рука: не мальчика, не мужа… Суховатая кожа; пигментные пятна и узловатые дорожки вен принадлежали, скорее человеку пожилому, но не очень старому… А на пальце… Взгляд иудея прикипел к тому, что сразу бросилось в глаза! На пальце сверкнул белизной перстня и знакомыми гранями темноты камня перстень. Перстень ГАВЕНА! Израиль, отзывавшийся в детстве на ласковое или насмешливое — Изя, судорожно сглотнул; сел на кровати; дёрнулся было встать!

— СИДЕТЬ! — полоснула по нервам темнота: с затылка до пяток прокатилась ледяная волна ужаса; в груди всё задрожало, словно холодец; ноги вмиг стали ватными и неподатливыми!

— Тебя разве папа не учил в детстве, что залазить в чужие денежные дела нехорошо? Особенно — в дела своих же соплеменников?! Глава рода только открывал беззвучно рот, словно рыба на берегу…

— А что жадность — это грех — он тебя тоже не учил? Я что то не верю, что твой отец был плохим и тупым иудеем — таким же, как ты!

— Ты зачем полез в дела клана бывшего Гавена? — слегка смягчился голос, когда сидящий на кровати пожилой иудей был близок к обмороку — или решил, что тебе можно всё?! Решил взять пример с твоих друзей из-за границы?!! — снова ледяная волна ужаса накрыла Израиля… В голове, с невероятной быстротой, но отчётливо, промелькнули все его прегрешения со своими западными партнёрами…

— Так здесь тебе не там Изя… — зловеще прошелестела, в, словно сгустившейся в одно мгновение, темноте, заключительная фраза и глава рода отчётливо понял: промолчит он и всё. Ему конец!

— Признаю свою вину ГАВЕН и подставляю свою повинную шею под карающий меч твоей справедливости… — наклонил голову иудей…

— Как красиво сказал Изя… — закашлял в комнате лающий смех — не ожидал… Надеюсь это искрение слова? — Израиль часто закивал…

— Ну что ж… Тогда — будешь жить. Некоторое время… — насмешливо прошелестело в темноте… Иудей шумно выпустил воздух из груди. И не из груди — тоже. Вроде бы… От осознания — пронесло! Рано обрадовался: то, что он услышал дальше — ввергло его в новый ступор!