Кемаль Ататюрк

18 июля Мустафа Кемаль объявляет о своем решении командованию Западного фронта: «Мы должны отступить на восток от Сакарьи, чтобы наша армия смогла восстановить силы, переформироваться и пополниться». Ночью был эвакуирован госпиталь с ранеными. На следующее утро на вокзале Эскишехира можно было наблюдать типичную картину массового бегства: толпы обезумевших от страха женщин с детьми и тюками. На ступеньках своего вагона Кемаль отдает последние распоряжения офицерам. «Он совершенно спокоен, — отмечает Халиде Эдип, находящаяся рядом, — а женщины… смотрят на военных чрезвычайно печально».

Выбор Кемаля ясен: «Если враг преследует нас без остановок, он удаляется от своих баз и будет вынужден занимать новые позиции». Впрочем, у Кемаля нет другой альтернативы; без достаточного количества транспорта его армия бессильна.

Но подобная тактика не лишена и недостатков: «Моральный шок, какой могло бы ощутить общество из-за того, что врагу отданы важные территории и города, такие как Эскишехир». Верный себе, Кемаль убежден, что «эти недостатки быстро исчезнут, как только мы добьемся успеха».

В Анкаре падение Эскишехира действительно вызвало настоящий шок. Национальное собрание пытается найти виновных и пути выхода из подобной безрадостной ситуации. Парламентарии наконец ратифицируют договор с Москвой, словно этого достаточно, чтобы устранить греческую угрозу. 23 июля на закрытом заседании председатель Совета министров Февзи-паша, уставший, обросший за несколько дней бородой, поднимается на трибуну: «Друзья, мы переживаем исторические дни. Наши солдаты героически сопротивляются наступлению греческой армии, значительно более многочисленной. Мы несем тяжелейшие потери… Но нашей задачей остается победа. Мы будем продолжать войну на участках, стратегически более важных. На этой неделе наше правительство покинет Анкару; мы решили перебраться в Кайсери…» Как только он покинул трибуну, на нее взошел депутат из Эрзурума и заявил о своем желании присоединиться к армии. Под возгласы одобрения большинство Национального собрания отказывается покинуть Анкару.

Несмотря на это, готовится отъезд членов правительства и некоторых депутатов и их семей. Богатые семьи Анкары тоже покинули город. «Господа убегают по-английски», — отмечали беспомощные горожане, не имеющие возможности покинуть Анкару.

4 августа, после недели, проведенной на фронте, Кемаль поднимается на трибуну Национального собрания, в чьем ведении, согласно конституции, находится армия, и требует, чтобы эти властные полномочия были переданы лично ему. Депутаты разделились во мнениях: идея лишиться такой прерогативы у одних вызывает сомнение, и они не воспринимают объяснения тех, кто считает, что поставить Кемаля во главе армии — последняя надежда нации. Говоря правду, основа спора была вовсе не конституционной: уже, по меньшей мере, в течение года под маской единодушного патриотизма Великое национальное собрание разваливалось из-за политического соперничества. Сам Кемаль кинулся в бой, создав еще весной 1921 года «Общество по защите прав Анатолии и Румелии». За месяц до этого религиозный деятель из Эрзурума основал «Общество по защите прав и святых мест». Создание этого духовного общества, симпатизирующего султану, было встречено Кемалем с обеспокоенностью. Его реакция была мгновенной и квалифицированной. Название и программа Национальной партии были приняты еще на конгрессе в Сивасе. Как можно выступать против?

Тем не менее некоторые шли на риск. Кязым Карабекир был озабочен «опасностью эволюции султаната и халифата в республику». Кемаль его успокаивает: «Султан останется, также как и халиф, во главе Турции. Что же касается вопроса о правах правителя <…> в сравнении с правами народа в национальном государстве, то пока мы еще не приняли окончательного решения». Но основная критика касалась концентрации власти в одних руках. Наиболее эмоциональные депутаты были готовы кричать о диктатуре, и парадоксально, что это были сторонники Энвера.

Энвер! Канонада греческих пушек в нескольких десятках километров от Анкары пробудила его энергию; сохраняя свои связи в Анатолии и демонстрируя в Москве, что он — искренний революционер, Энвер верил, что настал его час. Энвер забывает соглашение о невмешательстве, заключенное с Али Фуадом, и 16 июля пишет из Москвы Кемалю. Письмо написано в тоне начальника подчиненному, спасителя, снизошедшего до заблудшей души: «Мы намерены вернуться в страну, как только почувствуем, что бесполезно и опасно оставаться за рубежом, по той причине, что угроза нависла над страной и мусульманским миром, который мы пытаемся спасти!»