Керченские рассказы

Хочу рассказать подробнее об обстоятельствах своего переезда в город, и с чем это было связано, как бы это мне этого и не хотелось. Время было послевоенное, тяжелое, нужно было налаживать быт и хозяйство, и все это было нелегко. Оставшись без мужа, моя мать, Мария Илларионовна, воспитывала нас, двоих своих сыновей, меня – Павла и моего брат Ивана, сама. Мужиков в селе, да и в городе не хватало. Семьи зачастую были не полными – кто-то погиб на фронте, кто-то заболел и умер. На этом внешнем фоне, моя мать и встретила Афанасия Бойчука, и вскоре вышла за него замуж. После чего они и решили переехать в город, продали наш дом в Булганаке, построенный моим отцом и перебрались в город, купив небольшой дом на его окраине, по улице Урицкого. К слову Афанасий был тоже не один, его жена умела, оставив ему троих дочек, и они переехали вместе с ним, при этом они были уже старше меня, и нигде не работали, впрочем, как и сам Афанасий. Всю семью кормил я, работая на заводе. Может быть поэтому, а может из-за более глубоких причин, я, никогда не мог простить матери ее поступок, связанный с ее замужеством. Свою обиду на нее я нес на протяжении всей своей жизни, она тяготила меня, и никогда я не любил говорить об этом, стесняясь поступка своей матери. Ну и чего тут греха таить, вскоре у меня родился брат- Шурка, или как мы его все звали – «Младший», он считался моим сводным братом, мы все жили одной большой семьей. К счастью, дочки Афанасия, или как мы его с Иваном звали за глаза – «Крокодила», вскоре повыходили замуж и переехали. Иван пошел учиться также в Ремесленное училище, а мне приходилось отрабатывать три года на заводе, занимаясь нечеловеческим трудом. И только после этого, отработав положенное время, меня призвали в армию.

                              -2-

В 19 лет меня призвали в армию. Проводы были дома, все родственники собрались за столом, пели песни, ели и выпивали. Позже собрались на групповое фото, на котором были запечатлены все. Фотография эта потом долго хранилась у меня в рамке на стене, где на первом плане, я и мать, а с другого боку – «Крокодил», подливающий мне водку в стакан, который, я к слову, так и не выпил. Отчим мне так был ненавистен, что впоследствии, я загнул часть фотографии, оставив только меня и мать с частью гостей, и в таком виде фотография и была среди семейных фото.

Попал служить я в ВВС, поэтому срок службы предстоял мне в 4 года, в пехоте служили меньше – три года, наши войска считались более легким видом службы, поэтому и срок службы был больше. Насколько я помню, в моем призыве во флоте служили еще больше.

Наш призыв менял солдат-срочников, которые служили 7 лет, и многие из них застали еще войну. Попав в часть, эти солдаты, уже натерпевшиеся за годы службы тягот и лишений, которые прямо записаны в Уставах, как неотъемлемая часть службы, зачастую за обедом, отдавали нам, молодым, часть своего пайка, так как уже привыкли не есть вдоволь, и могли довольствоваться малым количеством пищи. Каких-либо случаев «дедовщины» процветающей в последующие годы у нас не было, да и не могло быть. Это было то боевое братство, взращенное еще на полях сражений и считавшееся таковым не зря. Люди, хлебнувшие лишений, не склонны были к унижению ближнего, им в этом не было никакой потребности. Это сейчас, отслужившие год, а то и меньше «вояки», не нюхавшие пороху, уже считают себя старослужащими, имеющими какие-то привилегии.