Кэте Кольвиц

Бенинг почитала искусство Кольвиц с детства и потеряла покой, узнав, как трудно живет сейчас ее любимая художница.

Она вторглась в жизнь незнакомой женщины, написала в Берлин, предложила приехать к ней в Нордхаузен, где гораздо спокойнее.

Кольвиц не хотелось расставаться с квартирой, в которой прожито почти пятьдесят лет. Она ответила, что слишком стара для переездов.

Бенинг оказалась настойчивой. И вот теперь они встретились. Две художницы, старая и молодая, две женщины, которые могли говорить друг с другом откровенно, им не надо было скрывать своих мыслей: обеим ненавистен каждый час жизни в фашистской Германии.

Они сидят рядом, и Бенинг вглядывается в ясные темные глаза, слышит мягкий, глубокий голос.

Беседуют в комнате, которая теперь была для Кэте Кольвиц жилой и рабочей. Гостью поразила спартанская скромность. Стол, тахта и кругом закрытые полотнищами скульптуры.

Кольвиц показала Бенинг свои пластические работы, их почти никто не знал. Выставлять открыто не разрешали. Глядя на эти превосходные изваяния, Бенинг подумала, что они могут находиться только в этих четырех стенах, ведь каждая «означала протест против войны».

Маргрет Бенинг, когда сама увидела одинокую старую женщину и мгновенно к ней привязалась, не могла оставить ее беззащитной в Берлине.

Наконец Кольвиц уступила настоятельным просьбам и согласилась уехать. Вместе с нею гостями Бенинг была сестра Лиза, ее дочь и племянница. Всех четверых приютила в своем гостеприимном доме Маргрет Бенинг.

И скоро образовалось маленькое содружество. Кольвиц, когда позволяли силы, помогала Бенинг в ее скульптурных работах. Почти год жили они рядом, и это были бесценные дни ученичества для Бенинг. Она писала в воспоминаниях:

«Никогда не забуду я вечера, когда мы вместе рассматривали папки с произведениями искусства, читали Гёте или фрау Кольвиц рассказывала о чем-нибудь из своей жизни. Она говорила о мюнхенской поре, долголетней работе в «Симплициссимусе», о походе из Флоренции в Рим, обучении в Париже».

Кольвиц была уже очень слаба, часто оставалась в постели. В конце ноября 1943 года при бомбежке Берлина американской и английской авиацией сгорел до основания дом на Вайсенбургерштрассе, 25.

К счастью, Маргрет Бенинг и родственники часто ездили в Берлин, перевозя главные произведения Кольвиц в безопасное место. Многое было спасено, но и множество рисунков, гравюр, писем сгорело.

Бенинг видела эти папки с рисунками в шкафах, бесчисленные наброски с натуры, нужные для работы. Десятки набросков рук, ракурсов тела, складок платья. Знак неутомимости художницы, источник обаяния ее оригиналов.

Беата Бонус писала об этом:

«Когда нас восхищает легкость, кажется она похожей на мастерское, скольжение на коньках или пропетую песнь. Какое бесчисленное число раз этому предшествовали упражнения, прежде чем создавалось впечатление сделанного без труда».

Кзте Кольвиц мужественно перенесла известие о гибели ее дома. Но сердце дало себя знать жесточайшей спазмой.

Рядом жили добрые люди, врач, сестра Лиза. Еще раз ее вернули к жизни.

Племянница Клара Штерн писала Нагелям:

«Потерю квартиры на Вайсенбургерштрассе и жилья сына она пережила очень тяжело.

С 9 января 1944 года она лежит в постели из-за тяжелой сердечной спазмы. Положение было очень серьезным, но сейчас всякая опасность миновала, ежедневно она по два часа сидит в кресле. Самое главное — очень сильна депрессия, и настроение очень подавленное. Пульс, сон, аппетит объективно хорошие. У нее нет воли к жизни. Теперь еще отрезаны всякие связи с Берлином, и она тщетно ждет приезда сына».

Она счастлива, что все близкие в Лихтенраде уцелели, ободряет детей в письмах, написанных уже дрожащим старческим почерком.