Кетхен из Гейльброна

Теобальд. Это верно, господа, не видел я, чтобы он ночью бродил по болотам или в камышах, куда редко ступает человеческая нога, да водился там с болотными огнями. Не приходилось мне видеть, чтобы он, стоя с волшебным жезлом на вершинах гор, обмерял незримое воздушное царство[3] или в глубоких пещерах, куда не заглянет ни единый луч света, простершись во прахе земном, шептал колдовские заклинания. Не видел я рядом с ним тех, кого назвал его побратимами, — Сатану и его воинство, рогатое, хвостатое и когтистое, как оно нарисовано в гейльбронской церкви над алтарем. Но если вы дозволите мне говорить, то, я думаю, от одного лишь рассказа моего о том, что произошло, вы все вскочите с места, завопите: «Нас тринадцать, четырнадцатый черт», — броситесь к дверям и разбежитесь кто куда на триста шагов в окружности по всему лесу, что растет вокруг этой пещеры, теряя на бегу свои атласные мантии и оперенные шляпы.

Граф Отто. Ну ладно, говори, старый бешеный сутяга!

Теобальд. Прежде всего надобно вам знать, господа, что в минувшую пасху моей Кетхен исполнилось пятнадцать лет. Здорова она телом и душою, как могли быть первые люди, когда они только появились на земле, не дитя, а истинная радость господня, что тихим вечером моей жизни возникла из пустыни, словно прямо восходящая к небу благовонная струйка дыма мирты и можжевельника! Существа нежнее, милее, чище и не помыслить вам, хотя б вы и вознеслись на крыльях воображения к милым ясноглазым ангелочкам, что высовываются сквозь облака из-под рук и ног господа бога. Как пойдет она по улице в своем городском наряде — на головке соломенная шляпа блестит желтым лаком, грудь охватывает душегрейка черного бархата, на шее серебряная цепочка, — так изо всех окон и слышится шепот: «Кетхен из Гейльброна! Кетхен из Гейльброна!» Господа, словно небо Швабии лобзаньем своим обрюхатило землю, что под ним лежит, и от этого она родилась. Родичи, такие дальние, что родством не считались уже три поколения, на крестинах да на свадьбах называли ее милой сестричкой. Вся округа, где мы живем, собиралась на ее именины, люди так и теснились да наперебой друг перед другом старались получше одарить ее. Кто ее хоть раз увидел и получил от нее, мимоходом, ласковый привет, тот потом целую неделю поминал ее в своих молитвах, словно благодаря ей сам стал лучше. Дедушка так любил ее, свою золотую внучку, что, обойдя меня, отказал ей свое именье, и она теперь самостоятельна — одна из богатейших горожанок. Пятеро молодых людей — всё сыновья достойнейших граждан — уже сватались к ней, чуть не до смерти пораженные ее прелестью. Рыцари, проезжавшие через город, просто плакали, что она не дворянская дочь: была б она дворяночкой, так они уже разорили бы весь Восток и сложили к ее ногам жемчуг и самоцветы, принесенные на плечах маврами. Но и ее душу и мою небо охранило от гордыни, и когда Готфрид Фридеборн, молодой земледелец, чья земля граничит с ее землей, попросил ее в жены и на мой вопрос: «Катарина, согласна ты?» — она ответила: «Отец, пусть будет по твоей воле», — я и сказал: «Да благословит вас господь», — и до слез обрадовался и решил— в будущую пасху пускай венчаются. Вот какая она была, господа, пока этот ее не похитил.

Граф Отто. Ну, а как же он ее у тебя похитил? Каким способом увел он ее от тебя, сбил с пути, по которому ты ее направил?

Теобальд. Каким способом? Если б я мог сказать, господа, так, значит, это было бы постижимо моими пятью чувствами и я не стоял тут перед вами и не жаловался на все эти непонятные адские козни. Что мне ответить, когда вы спрашиваете — каким способом? Встретил ли он ее у колодца, когда она ходила по воду, и сказал: «Милая девица, кто ты такая?» Стоял ли у колонны, когда она шла от обедни, и спросил: «Милая девица, где ты живешь?» Прокрался ли ночью к ее окошку и, надевая ей на шею ожерелье, молвил: «Милая девица, где ты почиваешь?» Вельможные господа, этим ее не возьмешь! Сам Спаситель наш разгадал бы Иудино лобзанье не скорее, чем она подобные хитрости. Она его отроду и в глаза не видывала. Свою спину и родинку на ней, что унаследовала от покойницы матери, знала она лучше, чем его. (Плачет.)

Граф Отто(после паузы). И все-таки, если он ее соблазнил, так это, диковинный ты старик, где-нибудь и когда-нибудь да произошло?

Теобальд. Накануне троицына дня, когда он на пять минут зашел ко мне в мастерскую, чтобы, по его словам, я скрепил ему железную застежку доспехов между плечом и грудью.

Венцель. Как?

Ганс. Среди бела дня?

Венцель. Когда он на пять минут зашел в твою мастерскую, чтобы скрепить застежку нагрудника?

Пауза.

Граф Отто. Успокойся, старик, и расскажи все по порядку.