Кетополис: Киты и броненосцы

Гибкий Шульц вышел из театра с блестящими от слез глазами. Великий артист, великий. Бенедикта Шульца немногое в жизни могло поразить или удивить, но сейчас он чувствовал себя обновленным. Стоило многие годы быть покровителем искусств, вкладываться в упрямцев-артистов, жертвовать временем и силами, чтобы, наконец, увидеть такое – триумф оперы. Нет, Бенедикт Шульц не злится на Шаляпина. Гению многое позволено, а господин Шаляпин – гений. Поэтому Бенедикт Шульц аплодировал со всеми – стоя, как последний из зрителей. И он даже не станет наказывать клакеров, не выполнивших приказ. Бенедикт Шульц знает, почему. Истинное искусство творит чудеса, надо же. Не видел бы сам, не поверил.

Из темноты вынырнули двое – в серых пальто, широкие, как портовые бакены.

– Где Крокус? – спросил Шульц. Ах, да, он же послал его навестить должников в Музей…

– Кэп, Крокус еще не вернулся, – сказал телохранитель. Соображение как у обезьяны, но человек верный. – Что с вами, кэп, вы плачете?

Шульц отмахнулся. Этих слез он не стыдился, как не стыдился плакать на могиле отца. Это священная влага. Голос! Какой голос!

– Простите, кэп, – телохранитель смутился.

До сих пор нет Крокуса? Шульц помедлил. Мысль была неожиданной. Впрочем, почему нет? Лично съездить в Музей, посмотреть, в чем там дело. Жаль терять такую ночь. Может быть, даже поработать — как в старое доброе время. «Никогда не поручай другому то, что должен сделать сам», – говорил Шульц-старший, выкручивая пальцы очередному должнику. Отец тогда ходил сборщиком долгов и взял сына с собой. Маленький Бенедикт многому научился в тот день. «Чтобы дело было сделано хорошо, сделай его лично». Шульц-старший не бросал слов на ветер. По крайней мере, не подкрепив каждое слово чем-нибудь весомым – вроде кулака, а еще лучше – кастета.

Крокус, наверное, опять увлекся, подумал Шульц с некоторым раскаянием. Зря я его послал. Не понимает он искусства, чокнутый черномазый…

В это же время еще один человек решил заглянуть в Музей. У главного входа ему почудилась знакомая тележка. По-юношески гибкий и ловкий, он взобрался на забор, напряг молодые глаза. Нет, не почудилось. Она самая.

Вообще, Халлек был зол. На тележку, по большому счету, ему было наплевать, но грязные похитители влезли в его личную жизнь. Он видел, какие взгляды бросала Уллика Годси на младшего Люблена, этого прыщавого Курха. Конечно, – с их-то тележкой все в порядке… У них не было противных розовых китов. Подобного юноша простить не мог.

Наша тележка, злорадно подумал Халлек Гарби, вот папа-то обрадуется. А Уллика пусть кусает локти.

30. Зоологический зал

Планкет выпрямил натруженную спину и огляделся: зал сиял чистотой. Загадочно поблескивали колбы с морскими гадами, скелеты крупных копытных в удивлении выставили безглазые морды; в дальних углах, там, куда не доставал свет ламп, вопросительными знаками застыли чучела экзотических птиц.

Планкет почувствовал прилив усталой гордости. Они это сделали! Даже обломки фальшивого черепа убраны – Фласк постарался. Уже один этот факт достоин занесения в анналы Кетополиса.

Планкет вытер пот со лба. Полярный медведь смотрел на механика сверху вниз, оскалив желтые клыки; дыра в брюхе исчезла. По белой вытертой шкуре пробежали тени. Даже не поднимая головы, Планкет слышал, как медленно и величественно раскачивается под потолком скелет горб… кашалота. Теперь – кашалота. Если не считать подобной мелочи, все вернулось на круги своя.

Дело за малым. Планкет шагнул к медведю и потянул за рычажок на подставке. Секунду ничего не происходило.

Внезапно чучело дернулось. Раз, другой – сердце Планкета упало. И вдруг с едва слышным «чик-чик-чик» механизмов медведь поднялся на дыбы, вскинул лапы с коричневыми обломанными когтями. Раскрыл пасть и беззвучно взревел. У Планкета мурашки пробежали по спине. Получилось! Зверь выглядел живым и по-хорошему страшным.

– Рад за вас, друг мой, – сказал Фласк за спиной механика.

Планкет повернулся. Певец зевал, широко раскрыв рот.

Казалось, в чудовищной пещере его глотки рождается эхо. Стул смотрителя под Фласком надсадно поскрипывал, держась из последних сил.

– Браво, Планкет! Хорошая работа, – раздался еще один голос. Фласк поперхнулся, взмахнул руками; не удержал равновесия.

– Господин Шульц? – прохрипел певец, лежа на полу.

– А ты ждал кого-то еще, Сайрус? – Гибкий Шульц улыбнулся. – Поднимите его, джентльмены, будьте так добры. Мне кажется, моему дорогому другу Фласку сейчас, как никогда, нужна ваша помощь.

«Да, кэп», – нестройно пробурчали два близнеца в серых пальто. Фласк съежился в тщетной попытке стать невидимым. А еще через мгновение битой тушей повис между громилами.

– Посадите его, господа. Будьте добры, – Шульц был сама учтивость, и от этого кровь стыла в жилах. Зловещая насмешливая манера Гибкого пугала до полусмерти.

– Лицо твое черно, но кровь твоя красна… – разнесся по залам высокий, надтреснутый, словно бы стеклянный голос. – …КРАСНА!

– Что за черт? – Шульц покрутил головой.