Кетополис: Киты и броненосцы

– Если бы шутка, – проворчала гадалка, протирая тряпочкой хрустальный шар. – В наше время на одной магии не заработаешь. Вот и приходится, так сказать, расширять сферу деятельности. От массажа отказалась, теперь только стригу… Вам, кстати, нигде подравнять не надо?

Глава пятая,

в которой Данедин уходит со сцены, а зрители рукоплещут

На площади перед гостиницей, в окружении многочисленных зрителей выступал знаменитый уличный фокусник. Знаменитый – так говорили вокруг, сам Пельша видел его впервые. Человек-загадка, мастер мистификаций. Черный фрак, галстук-бабочка, напомаженные волосы. Ассистенты держались в тени; с их помощью из стоящего неподалеку циркового фургона незаметно появлялся и в него же исчезал реквизит. Они действовали настолько сноровисто, что, казалось, даже фокусник не догадывался об их существовании. Дамы смотрели на факира восторженными глазами. Говорили, что на каждом выступлении он умирает – тонет в аквариуме с водой, сгорает на костре, истекает кровью в ящике, пронзенный дюжиной шпаг, – и всякий раз появляется в новом месте с новой программой. Ходили нелепые слухи о проданной душе и полученном в обмен бессмертии. Отдельные личности авторитетно, но шепотом заявляли, будто слухи распускают хитрые ассистенты. Может, и так, Пельша не знал.

Ну а пока фокусник разминался: грыз хрустальные фужеры, доставал из шляпы кроликов, изо рта – куриные яйца, угадывал карты.

Деньги артисту кидали с большой охотой, ждали смертельного номера.

– Знаю я их, – проворчал стоящий рядом старичок. – Сначала они уличные, потом запираются в будке, начинают продавать билеты и гребут деньги лопатой. Или, того хуже, устраиваются в цирк и выступают в перерывах между равнодушными клоунами и дрессированными хомяками. Причем разницы между ними никакой. Тьфу!

Он плюнул под ноги, едва не угодив себе на ботинок, и стал пробираться сквозь толпу.

Местные зрители отличались поразительным миролюбием. Не было привычных перепалок, никто не выкрикивал в адрес артиста оскорблений и не сомневался в его профессионализме, не стояли наготове ящики с испорченными помидорами. Даже мошенника, повадившегося от имени факира собирать мелочь с задних рядов, не стали сдавать в полицию, а всего лишь вытолкнули на сцену в качестве добровольца. После известных манипуляций с ящиком и пилой человек вышел сильно побледневший.

Большинство фокусов Пельша были знакомы. Когда-то он пытался исполнять их сам – правда, еще в юношестве, при тогдашнем повальном увлечении театральным искусством, когда каждый третий мнил себя Кокленом-старшим, а каждый второй – Робер-Гудэном. Поэтому, иногда отвлекаясь от происходящего, Пельша с интересом рассматривал зрителей. Следил за их восторгами, удивлением, испугом, замешательством; старался угадать подставных «добровольцев». И совершенно неожиданно выловил из толпы знакомое лицо.

Данедин стоял в первых рядах зрителей. Пельша в первый раз видел его таким – плотно сжатые губы, напряженные скулы, бешеные глаза.

По правую руку от него приплясывал карлик с обожженным лицом. Он прыгал, крутился, хватал Данедина за руку и что-то ему говорил, смеясь. Когда карлик улыбался, стянутая шрамом кожа сворачивала набок маленький нос; губы исчезали, превращаясь в тонкие розовые нити, улыбка становилась похожей на оскал.

Лицо второго спутника Данедина пряталось за карнавальной маской. Удлиненная морда акулы с вертикально торчащим плавником возвышалась над толпой. Рисованный оскал с удивительной точностью пародировал ухмылку карлика.

Между тем ассистенты засуетились сильнее обычного. Создавалось впечатление, что их как минимум человек восемь. Они мелькали перед глазами, переставляя табуреты, отодвигая в сторону ширмы и ящики. Все действо продлилось не больше нескольких секунд: площадка оказалась полностью очищена, и ассистенты встали по стойке смирно, построенные в одну шеренгу – числом пять. Пропажу фокусника зрители заметили не сразу, а заметив, почему-то начали аплодировать. Сначала вразнобой, затем в такт, отбивая ритм. И тогда, повинуясь призыву зрителей, фокусник появился – из фургона, в новом костюме, с гордо поднятой головой. Пока он небрежной походкой шел к центру импровизированной сцены, шеренга распадалась, плавно уходя на задний план. В итоге перед фокусником остался один-единственный ассистент, в руке которого блеснула длинная шпага.

Начинался смертельный номер.

Зрители затаили дыхание. Стало слышно, как на одном из этажей гостиницы дрожащим голосом поет граммофон. Запись плыла, слова растягивались, и возникало ощущение, что все вокруг происходит в замедленном темпе и почему-то с удивительной иррациональной четкостью; так становятся видны под микроскопом мельчайшие щетинки на лапках жука. Жука, измученного бесконечной гонкой по шляпной коробке и столкновениями с твердыми отсыревшими стенками, но еще живого.