Будь на месте Пельша Данедин, он бы уже мчался во всю прыть по городу, уворачиваясь от бездомных – охваченных праведным гневом, потрясающих кулаками. И случившаяся история приобрела бы со временем новые краски, оттенок здоровой иронии, несколько вариантов окончания и заняла бы достойное место в анналах «Клуба болтунов».
Только с Пельша все закончилось куда менее увлекательно. Обещанная пачка перекочевала из его руки в пространство над ящиком, а довольные бродяги вернулись к прерванному занятию.
Когда же, пройдя шагов двадцать, Пельша обернулся, возле ящика уже никого не было.
Дом матушки Короед являл собой занятное зрелище. Выкрашенное в невыносимо яркие цвета здание на фоне остальной улицы казалось наклеенным на выцветшую фотографию детским рисунком. Словно кто-то, не слишком довольный работой строителей, попытался выйти за рамки кетополийских стандартов и нарисовать поверх обычного дома иное, отчасти безумное строение с бесстыдно нарушенной геометрией.
Проходя мимо, Пельша с жалостью смотрел на спящих по обеим сторонам улицы молоденьких – лет четырнадцати – пятнадцати – девочек. Они лежали группами и поодиночке, положив головы на руки и друг на друга. Вздрагивали во сне, просыпались, неразборчиво бормотали. И Пельша вдруг с ужасом подумал, что Андрин тоже может лежать среди них, и именно поэтому ей нужны деньги. Чтобы навсегда бросить свое постыдное занятие, переехать в благополучный район, зажить новой жизнью. Сюжет хоть и выглядел взятым напрокат из дешевого графического романа, но казался до ужаса правдоподобным.
Пельша шел и думал. Он не заметил, как повернул за угол, как промелькнула над головой побитая дождями табличка «Ул. Майора Бегстока».
Он вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Глубоко вдохнул и вместе с выдохом наружу вырвался сгибающий пополам кашель.
Пельша стоял, уперев руки в колени, и никак не мог избавиться от уже знакомых рыболовных крючков в легких. На смену одним приходили другие.
Когда, наконец, все закончилось, он медленно разогнулся, уже понимая, что сейчас должно произойти нечто, не учтенное планами. В нос ударил резкий запах эфира, на лицо легла плотная ткань, на затылок с силой надавили. Пельша дернулся, попытался вырваться, повернуть голову, чтобы увидеть нападавшего, но глаза вдруг затянула маслянистая пленка. Лишь слабые контуры вяло дрожали на границе сознания. И вдруг стало хорошо и спокойно… А потом – и вовсе все равно.
Выбивало такт сердце. Ноздри резало от непривычного запаха.
Пельша заходил к Андрин, оставлял пакет, но это было во сне. Они приятно поговорили, выпили чаю с зефиром. Обожженное небо до сих пор горит.
На глаза как будто положили монеты – открывалась лишь тонкая щель.
Онемевшее тело не хотело подчиняться, словно путешественника засыпали влажной землей, оставив снаружи одно лицо. Неподалеку слышалось чье-то дыхание. Размеренно-спокойное, как у спящего глубоким сном. Клокочущий вдох, пауза, шумный выдох.
Из остальных звуков – только гул электрических ламп. Непривычно громкий и странно пугающий. Он обволакивал все вокруг, давил на уши.
Веки полностью открылись со второго раза, и в следующий момент что-то до предела натянутое, звенящее оборвалось на уровне груди. Сквозь белую пелену на Пельша смотрело полтора десятка болезненно-желтых глаз. В обрамлении холодных пластиноподобных ресниц, без зрачков.
В воздухе летали яркие пылинки.
Еще в поле зрения попали вздымавшаяся грудь и плечи. Руки терялись в густой дымке, которая медленно рассеивалась. И, куда бы Пельша ни переводил взгляд, дымка всегда оставалась снизу. Расстегнутая рубашка открывала взору голый живот.
И все это казалось настолько чужим и далеким, частью дурно пересказанного сна, что на Пельша навалилось абсолютное безразличие. Та оборванная струна, должно быть, связывала мозг с остальным телом. Через вибрации шли команды, проникали в нервную систему и заставляли двигаться тяжелую куклу, собранную из живой плоти. А сейчас сигналы терялись в пустоте. Мутной, терпкой, гудящей пустоте.