Кетополис: Киты и броненосцы

Знает ли? Да он о них даже рисовал… Совершенно оголтелые субъекты, сказать откровенно. Фанатики. Фанатики, твердо убежденные в несовершенстве мира, – вот что опасно. А уж верить в то, что киты поют свои песни именно для людей, да только те не слышат или не хотят понимать… Против морской пехоты и броненосцев, конечно, «слушающие» выступать не решались, а вот торговый флот и рыбаки исстрадались. А уж Новый порт…

Придумывать о них истории было довольно забавно. Тем более, что Таможенный департамент неплохо платил за листаж.

Болтали, что «слушающих» охраняют плетельщицы. Не как слуг, но… Как-то так.

Госпожа Хильда, между тем, стояла, повернув лицо к Конраду. Под полуприкрытыми веками – он заметил – двигались белки.

И невозможно было избавиться от впечатления, что она глядит прямо ему в глаза. И – что видит.

Госпожа Хильда рассмеялась: коротким горловым смехом:

– Странно, правда?

– Что именно?

– Странно, как все совпало.

– Если вы о моем спасении, то…

– Не только.

Ветром качнуло сеть, со стола спорхнул листок, и госпожа Хильда безошибочным движением подхватила его. Глаза все так же прикрыты, между веками все так же двигаются белки.

Конрад зябко передернул плечами:

– Я не понимаю…

– Этот город… Он – средоточие нескольких сил. Любая из них стремится, чтобы все происходящее оставалось предсказуемым в наивысшей степени. Есть династия Его Величества – мало что удержавшая в своих руках, но выстроившая этот город. Уже потому ее нельзя сбрасывать со счетов: Кетополис ее плоть и кровь, здесь повсюду отпечатки ее судеб, ее желаний, ее стремлений и страхов. Но плоть, как известно, слаба, а кровь стремится к самозамене, к воспроизводству. Его Величество – правит, но не управляет. Есть и другие – кто стремится именно управлять. Прежде всего – Канцлер, несчастный Монопод. Если Его Величество – все для города, то сам город – все для Канцлера. Больше у него – ничего нет, вся его история – пустота, а он желал бы эту пустоту всецело заполнить. Сделать собой. Одержать… Еще – есть Резник: они пришли в Кетополис вместе, Канцлер и Резник, так об этом говорят. И одному, и другому нужен весь город, весь без остатка, хотя ведут их разные грехи. Резник стремится к предсказуемости так же сильно, как и господин Канцлер, но так же, как и господин Канцлер – ошибается. Есть еще и Подземье: там скрыты многие ответы и там распрямляются многие пружины. Как говорится, что наверху, то и внизу, и это тот нечастый случай, когда дурацкая мудрость имеет хоть какой-то смысл. Однако же все это – факторы предсказуемые, поскольку они хотят быть предсказанными. Как «слушающие». Как киты, в конце концов. Но есть и фактор хаоса. Те, кто свободны. Свободны в той либо в иной мере. Неудачливые поэты и удачливые любовники. Художники и актеры. Их можно предсказать, но вот управлять ими… Когда мои дочери Плетут – они соединяют хаос и гармонию. Старая история: медвежьи жилы, рыбье дыхание, птичья слюна. Это всегда требуется, если на горизонте появляются чудовища. Но правда такова: чудовища освобождаются. Их нельзя связать; их можно победить, но – на время; лучше же всего – их превратить. Всякий пытается делать это по-своему: любить, держаться долга, играть… Ты – рисуешь. И кто скажет после этого, что наша встреча – случайна? Но кто скажет, что ее кто-то подстроил?

– Я все равно не понимаю…

– Я бы хотела кое-что тебе показать. Кое-что, чего не видел почти никто. Возможно, это поможет тебе… понять? увидеть?

Он и не заметил, как она перешла на «ты»: но в этом не было ни панибратства, ни холодного презрения аристократки. Просто констатация.

Хильда встала и в три шага пересекла комнату. Конрад в который раз удивился уверенности, с которой она двигалась здесь, среди занавешенных сетями стен.

Она подошла к столу, выдвинула ящик.

– Вот, – протянула Конраду папку.

Прямо рок какой-то преследовал его сегодня в образе таких вот папок.

Конрад осторожно принял – на папке не было и следа пыли, словно ее аккуратно и часто вытирали, – потянул за связанные тесемки. Потом откинул жесткую, в муаровых разводах обложку и – замер. Судорожно пролистал рисунки.

Растерянно поднял глаза, забыв, что госпожа Хильда – слепа.

Похоже, как и она сама.

– Да, именно, – откликнулась сразу же. – Именно так. Возможно, теперь ты понимаешь больше, чем тогда, когда шел на Стаббовы причалы.

– Я бы сказал, – пробормотал он, – что теперь я понимаю куда меньше. В смысле – больше фактов, но куда меньше понимания. В конце концов, я шел сюда вовсе не за этим.

– Ах, да, – проговорила госпожа Хильда чуть насмешливо, как показалось. – Сомские бобы. И вправду полагаешь, что они тебе помогут?

– Однажды – почти помогли.

– Почти, – повторила она. – Но ведь то, что случается однажды, – редко повторяется. Бобам нельзя верить: даже «слушающие», когда жрут их горстями, редко находят ответы на свои вопросы. Кажется, ты полагаешь, что бобы открывают новые двери? Но мне всегда казалось, что эти двери открываются только в тебе самом. Впрочем, хватит высокопарности. Лучше ответь, что ты думаешь об этих рисунках.