Однако и во Франции Бажанов с Максимовым оказались никому не нужны — ни западным спецслужбам, ни русским эмигрантам, ни даже троцкистам. Быстро осознав это, Бажанов в 1929 году опубликовал в парижских газетах несколько статей, а на следующий год выпустил книжку своих мемуаров, от которых за версту несло хлестаковщиной. Интересно, что даже Троцкий, прочтя опусы Бажанова, презрительно отозвался о нем как о человеке, который «получил свое воспитание в приемной у Сталина». В Москве также не интересовались судьбой Бажанова. Поэтому утверждение Бажанова о том, что прибывший в начале 1929 года в Париж Блюмкин встретился с Максимовым и приказал ему следить за ним с целью организации убийства, совершенно беспочвенно. В этот период Блюмкин занимался организацией прикрытия своей будущей нелегальной резидентуры в Палестине, и руководство ИНО вряд ли поручило бы ему ликвидацию Бажанова, так как это могло поставить под удар выполнение поставленной перед ним задачи.
Что же касается Максимова, то он, чтобы свести концы с концами, был вынужден браться за любую работу, но все равно влачил жалкое существование и в 1935 году покончил с собой, бросившись с Эйфелевой башни.
Потерпев неудачу с мемуарами, Бажанов начал активно сотрудничать с польским генштабом. После ввода в 1939 году частей Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию в руки сотрудников НКВД попал ряд документов спецслужб Польши, свидетельствовавших о тесном сотрудничестве Бажанова с польской разведкой. Так, 12 января 1937 года он направил во 2-й отдел Генштаба польской армии следующую аналитическую записку:
«1…Несомненно, влияние РККА на советское правительство налицо, и в последние три года оно все усиливается. „Советское правительство“ — термин довольно неточный. Чтобы не было недоразумений, скажем прямо, что вся власть в СССР принадлежит сейчас лично Сталину и отдельные, более или менее видные советские и партийные учреждения, только помогают ему ее осуществлять.
2…Сталинская власть осуществляется по двум линиям. Первая — укрепление его личного влияния и произвола.
Здесь на него никто не может влиять, и ко всему, что относится к этому больному вопросу, Сталин относится необычайно ревниво и подозрительно. Вторая линия — проведение какой-то политики и в партии, и в Коминтерне, и в стране, и в экономике…
Очень интересно отдать себе отчет в том, какой именно механизм влияния военных. Надо сказать, что благодаря особому положению Военного ведомства, которое формально далеко не имеет таких прав, как партийные и советские учреждения, а с другой стороны, представляющее строго дисциплинированный и иерархический механизм, влияние военных осуществляется очень своеобразными путями. Самый главный — это то влияние, которое имеет Ворошилов, напичканный и набитый всякими заключениями и уговорами своих помощников и крупных работников Военного ведомства, прямо на Сталина и других членов Политбюро при обсуждении всех важнейших политических и экономических вопросов. Известно, что Ворошилов — человек недалекий. Но вся машина Военного ведомства так внимательно следит за всеми сторонами экономической и политической жизни страны, что к постановке каждого важного вопроса на Политбюро в недрах Военного ведомства подготавливается серьезное и хорошо проработанное мнение, которое и вдалбливается в голову Ворошилову. А Ворошилов и на заседаниях Политбюро, и в личных разговорах со Сталиным проводит эту точку зрения, и, надо сказать, почти всегда с успехом, так как она почти всегда логически совпадает с общей военно-политической линией, о которой я говорил выше и которая является лейтмотивом всей работы партии и правительства.
Роль остальных крупных военных зависит главным образом от того, в какой мере они близки к Ворошилову»[112]
.Во время советско-финской войны Бажанов с согласия председателя РОВС генерала А. Архангельского приехал в Финляндию, где приступил к формированию из советских военнопленных антибольшевистской Русской Народной Армии (РНА). Архангельский предоставил в распоряжение Бажанова Финляндский подотдел РОВС, которым руководил капитан Шульгин. Всего при участии Бажанова было сформировано пять так называемых «русских народных отрядов», которые, вероятно, и составили ту РНА, о которой Бажанов пишет в своих мемуарах. Однако какого-либо серьезного влияния на ход военных действий эти отряды численностью около 200 человек не оказали, что, впрочем, не помешало Архангельскому положительно оценить сам факт их создания. По этому поводу он 2 апреля 1940 года писал начальнику 1-го отдела РОВС генералу В. Витковскому следующее: