КГБ в Англии

Как же обстояло дело в действительности? Ответ на эту претензию Центра дан в отчете Крешина о его первой встрече с Блантом еще 23 июня 1942 года. Поскольку дипломатическая почта в годы войны доставлялась в Москву окольными путями, то этот отчет мог поступить в Центр 2–3 месяца спустя. Крешин пишет, что он прямо задал вопрос Бланту о том, как работает английская контрразведка против советских учреждений в Лондоне. Блант, со ссылкой на руководителя русского отдела, размещавшегося, кстати, в Оксфорде, Шиллито, сказал, что МИ-5 в советском посольстве своей агентуры не имеет. Наружное наблюдение устанавливалось одно вермя только за посетителями посольства, но и от этого теперь якобы отказались. Осталось лишь прослушивание телефонных разговоров. Блант объяснял столь вялый интерес к советскому посольству тем, что после нападения Гитлера на СССР комитет Суинтона принял решение, что сейчас важно выиграть войну, а потому следить за деятельностью нацистских спецслужб. Советской же разведкой можно будет заняться после победы над Германией. Такого же мнения, по словам Бланта, придерживается руководство МИ-5, и такова его официальная позиция. На встрече 16 октября 1942 года, когда Крешин вновь вернулся к этому вопросу, Блант уточнил, что он не имеет доступа только к информации на очень важную агентуру и разработку членов правительства. Но в том материале, который ему доступен, указаний на работу против советской колонии нет. Первый признак, сказал Блант, это наружное наблюдение, а оно не устанавливается. Поэтому Блант уверен на 99 процентов.

Вероятнее всего, Блант не грешил против истины.

В силу малочисленности человеческих ресурсов английская контрразведка была вынуждена определять приоритетность своих целей. Отделение В6 (начальник Хантер), осуществлявшее наружное наблюдение, располагало штатом в 36 сотрудников. Поэтому слежка велась в первую очередь за сотрудниками представительств нейтральных стран, которые опосредованно могли использоваться немецкой разведкой для сбора информации об Англии. К таковым МИ-5 относило Испанию, Португалию и Ирландию. В их посольствах в дополнение ко всему прочему были установлены микрофоны отделения А-5, возглавляемого миссис Грист. В испанском же посольстве контрразведка имела наибольшее количество агентов. Значительное внимание уделялось также Швеции (дело шведского военно-воздушного атташе Сервелла). Возможности телефонного Контроля у МИ-5 были также ограничены сорока точками. По словам Бланта, после 6–8 часов вечера он практически не осуществлялся.

Все это, однако, не означало, что МИ-5 совершенно не вела работы против советской разведки. Она осуществляла ее опосредованно, путем активного проникновения в Коммунистическую партию Великобритании, исходя из своей концептуальной установки об использовании Советским Союзом Коминтерна и входящих в него компартий в разведывательных целях и конкретного положительного опыта разоблачения советских агентов в «Вуличском арсенале» с помощью внедренной в окружение руководителя КПВ Гарри Поллита женщины-провокатора мисс Грей. По сведениям Бланта, работой против Компартии занималось отделение Ф2 во главе с Дэвидом Кларком, первостепенной ее задачей было выявление связи КПВ с советским посольством. Особую активность в этом деле проявляла мисс Огилви. В штаб-квартире КПВ на Кинг-стрит был установлен микрофон, с помощью которого английской разведке удалось разоблачить сотрудницу отдела картотечного учета ФО как агента компартии, интересовавшегося досье на членов КПВ. Однако какой-либо предосудительной связи КПВ с советским посольством установлено не было.

Хотя попытки вышеприведенного анализа в документах того времени не содержится, Центр, видимо, удовлетворился на некоторое время объяснениями Бланта, но только на время, чтобы вернуться к своим тлеющим подозрениям через год. Тем временем работа Крешина с Блантом вошла в нормальное русло. В письме в Центр от 10 марта 1943 года Крешин сообщал, что встречи с Блантом проводятся один раз в неделю в различных районах Лондона между 9 и 10 часами вечера. До 90 процентов передаваемого им материала составляли документы, поэтому наутро до начала рабочего дня состоялась еще одна встреча — для возврата документов. Почти за два года работы с Блантом у Крешина сложилось о нем свое мнение, которое он и изложил в письме в Москву: